Техника - молодёжи 1942-05-06, страница 13

Зашуршали срезанные стебла пшеницы, посыпались золотые колосья, но ни одна пуля не задела разведчиков. Разъяренный офицер крикнул: .

— Вперед! Взять их живыми!

Фашисты поднялись и пошли в атаку.

Губительный огонь трех ручных пулеметов встретил атакующих. Падала заодно с немцами подкошенная пшеница. Первая и вторая волны вражеской атаки были начисто сметены. Уцелевшие залегли, но резкий окрик офицера снова поднял их на ноги. Снова вихрь пуль, и растут груды трупов, и резкая команда офицера снова бросает солдат в атаку.

Нервная дрожь пулемета в руках Курба-на внезапно прервалась. Замолчали пулеметы товарищей. Последние диски были расстреляны. Курбан поднялся и сильным рывком руки метнул гранату в немцев.

«Вот и все, — подумал он. — Теперь — конец».

...Грохот взрыва оглушил Курбана. Густое облако земли и песка взметнулось возле Курбана. Снаряды рвались все чаще н чаще. По земле стлалась пелена дыма.

Разведчики побежали по густым посевам пшеницы.

Выскочив на край поля, Курбан радостно вскрикнул: навстречу быстро бежали красноармейцы с примкнутыми шгыками.

— Наши, — хрипло сказал Бочаров. — Вот и лейтенант наш.

Словно теплая волна захлестнула сердце Курбана. Он вытер потный лоб и только тут почувствовал, как он устал. Лейтенант молча подошел к сержанту и обнял его.

ггишка

Вадим КОЖЕВНИКОВ

ТАНК был поврежден. Мотор дотянул стальную машину до белого, обмороженного березового леска — и сдал.

И сразу стало тихо. Смеркалось. Зеленое безмолвное небо висело над землей.

Танк остывал. Стальные стены покрылись изнутри пушистым инеем. Холодно так, что дышать больно, и металл прилипал к телу, жег.

Всю ночь механик-водитель Виктор Григорьев исправлял мотор. Изнемогая от стужи, ни разу не забрался он внутрь танка, чтобы погреться возле паяльной лампы. К утру повреждение было устранено, Мотор работал, и по машине разлилась живительная теплота. Виктор Григорьев привел машину на базу. Когда Григорьев вышел из танка, товарищи увидели лицо его— оно было покрыто сухими темными пятнами ожогов стужи. Когда Григорьев снял перчатки, товарищи увидели его руки —они опухли, изодранная кожа запеклась кровью.

— Люди на курорте солнцем обжигались—сказал Григорьев. — А на морозе—чего ж тут удивительного?

На следующий день подразделение снова готовилось к бою. К Григорьеву подошел знакомый танкист и сказал:

— По приказу командира машину поведу я.

Григорьев побледнел бы, если бы обмороженное лицо могло бледнеть.

Григорьев пришел к комиссару батальона Челомбитько и с горечью сказал ему:

— Товарищ комиссар, я свой «КВ» люблю н знаю, как никто. Не могу я доверить машину в чужие руки. А если у

За родинуt За Сталина! Вперед! Молодые защитники Севастополя ъдут в атаку.

меня сейчас лицо некрасивое, так я не на такси кататься прошусь, а в бой.

— Нельзя, — сказал комиссар: — вы больны.

— Товарищ комиссар! Пустите. Я здоровый. Можете температуру смерить.

И в глазах Григорьева была такая обида, такая отчаянная скорбь, что комиссар отвернулся и тихо произнес:

— Хорошо, Григорьев. Вы пойдете.

Первым, как всегда, в атаку пошел танк

Григорьева. Немцы били из орудий. Осколки стучали по стальным плитам, как молоты. Припав к смотровой щели, Григорьев гнал машину вперед и чувствовал себя в эти мгновения таким могущественным, таким сильным, как его машина.

Прямым попаданием покалечило башшо танка, заклинило орудие. На онемевшую машину мчался вражеский танк. Но советские воины, это ведь они подняли впервые над головой врага еще невиданный ни в каких битвах, прославленный теперь навеки меч тарана!

Когда у летчика иссякают боеприпасы, он таранит врага. Когда у танкиста отказывает орудие, он идет на таран.

И Григорьев пошел на таран. Свой танк он превратил в разящий, грозный, тяжелый снаряд в обрушился им на фашистскую машину. Раздробленный немецкий танк, полувдавленный в землю, остался гореть на поле боя, а танк Григорьева мчался дальше с победным ревом. Он втоптал в землю два орудия, ворвался в транспортную автоколонну противника, разметав в щепы двадцать автомашин.

Так дерется и побеждает воин русского народа, парень из города Рязани, двадцатилетний сын ленинского комсомола танкист Виктор Григорьев.

Тйьшмй&мш

ори&нок

Владимир РУДНЫЙ

НОЧЬЮ на Хорсене было тревожно. Финские батареи вели беспокоящий огонь по заливу и по всем островам к западу от Полуострова Ханко. В отряде уже знали, что произошло на Эльмхольме, и ждали приказа итти на помощь шестерым бойцам, закрепившимся на островке.

Алексей Гриденко в тревоге бродил возле командного пункта. Комвзвода и политрук вышли .от Гранина к рассвету. Гриденко пошел за ними.

— Товарищ Гончаренко, — робко окликнул он политрука, — пойдем?

— Не терпится? — сухо сказал политрук. — Вот возьмем и оставим в резерве...

Гриденко заскочил в блиндаж за карабином и шерстяной вязаной шапочкой, которую он обычно надевал под бескозырку. В полном вооружении он сел на