Техника - молодёжи 1946-07, страница 26

Треугольник вершиной вниз обозначал бурю с юга.

Скоро о Фицрое услышали не только моряки. В одно прекрасное утро в восьми лондонских газетах появился отчет о погоде, за которым следовало предсказание на ближайшие два дня. Это предсказание носило осторожное название: «Вероятность*.

Фицрой давал вероятную погоду для всего королевства и отдельно — для западного, южного и восточного побе-режьев.

Такие предсказания — прогнозы — появлялись в газетах каждый день. Читатели газет с интересом узнавали, что в среду ожидается сильный ветер от северо-западного до северо-восточного с шквалами и дождями, а в четверг ветер будет от западного до восточного и такой же силы.

Одни из читателей посмеивались над Фицроем — над этим новоявленным пророком погоды. Другие брали его сторону и напоминали о том, что своими штормовыми предупреждениями Фицрой спас уже не один корабль.

Любители пари бились об заклад: оправдается очередное предсказание, или нет?

Люди, которые раньше никогда не интересовались метеорологией, спорили о вихрях и бурях н следили за флюгерами на крышах.

Погода всегда была темой для разговоров. Теперь она стала злобой дня.

Когда прогнозы Фицроя оправдывались, это мало кто замечал. Но стоило только выпасть без предупреждения небольшому дождю, как сейчас же раздавался хор возмущенных голосов.

Как только не честили тогда Фицроя! Почтенного адмирала называли и шарлатаном и обманщиком. И возмущение бывало особенно сильным в тех случаях, когда этот злополучный непредвиденный дождь расстраивал воскресные прогулки и развлечения. Напрасно защитники Фицроя напоминали о кораблях, которые он спас своими предсказаниями. Какое дело было до этих кораблей молодым леди и джентльменам, которые возвращались с неудавшегося пикника, промокнув до нитки!

Раньше в таких случаях бранили погоду. Теперь доставалось Фицрою.

Находились люди, которые считали своим долгом доводить все эти толки до его сведения. Горячий и вспыльчивый Фицрой не мог спокойно относиться к сплетням и пересудам.

Но больше всего раздражали его суждения не обывателей, а ученых. Люди науки, от которых, казалось, можно было ожидать поддержки, встретили прогнозы Фицроя с явным недоброжелательством. бни пожимали плечами, они доказывали, что наука еще не доросла до того, чтобы предвидеть завтрашний день. Наука часто не видит и того, что делается сегодня. Как же ей думать о предсказаниях!

Но в конце концов все решали не ученые, а те деловые люди и политики, которые заседали, в парламенте и в Торговом совете. От них зависело, дать деньги на научные исследования

или не дать. И дело-вые люди тоже высказывали свои сомнения. Они говорили: «Неужели, суда должны оставаться в гавани и ожидать бури, которая может даже вовсе .не наступить? Неужели рыбаки и каботажные суда должны терять время в напрасном ожидании?»

Среди судовладельцев, которые уже на опыте убедились в пользе штормовых предостережений, находились и такие, которые были за штормовые сигналы и против предсказаний погодьг в газетах,

Над головой Фицроя собирались тучи. Все предвещало бурю — на этот раз не в буквальном, а в переносном смысле. Принимая во внимание многочисленность врагов и душевный склад Фицроя, можно было считать прогноз неблагоприятным.

И вот раздались первые удары грома. Лорды Торгового совета обратились к секретарю Королевского общества с письмом, в котором просили дать ответ на два вопроса.

Первый вопрос: находится ли наука метеорология¹ в настоящее время¹ а таком состоянии, чтобы можно было с пользой допустить постоянную систему штормовых сигналов и ежедневных предсказаний погоды?

Второй вопрос: не лучше ли употреблять ассигнованные парламентом деньги на собирание наблюдений?

Одновременно Торговый совет запросил все порты королевства о том,/ насколько полезны штормовые сигналы.

Теперь судьба Фицроя и всего его дела зависела от того, какой будет получен ответ.

Сначала все складывалось хорошо. Из всех портов королевства в Торговый совет пришли письма — сорок девять писем. Фицрой мог торжествовать: из сорока девяти отзывов сорок шесть было положительных и только три отрицательных,

Но вот в Торговый совет пришло, наконец, письмо от секретаря Королевского общества. В письме говорилось следующее: «Королевское общество с удовлетворением узнало от Фицроя, что, несмотря на новые обязанности, первоначальные предметы продолжают деятельно разрабатываться. Служба погоды уже поставлена настолько твердо, что Фицрой может снова обратить полное свое внимание на разработку собранных уже материалов, касающихся вообще метеорологии земного шара».

О штормовых предостережениях Королевское общество отозвалось благоприятно, хотя тоже достаточно осторожно. Что же касается ежедневных предсказаний погоды, то тут Королевское общество решило вообще не брать на себя никакой ответственности и отказа-лось дать отзыв «за неимением данных».

Какой же вывод можно было сделать из этого уклончивого и дипломатического ответа? Только тог, что Фицрою следует снова со всем прилежанием взяться за работу, которая ему была поручена и на которую отпускались деньги. «Метеорологу-статистику» вежливо напомнили, что он статистик, а не предсказатель погоды.

Фицрой пытался спорить, доказывать, что одно только собирание фактов не приносит пользы. Чем их больше, тем труднее делать из них полезные выводы. А ведь задача науки — приносить пользу людям.

«Можно ведь собирать каменья в

груды и обжигать кирпич, но како тяжелой должна показаться эта работа, если не иметь в виду здание, которое надо построить».

И вот Фицроя снова посылали «таскать камни», хотя перед его глазами уже высилось здание новой науки.

Фицрою оставалось только одно--обратиться к суду тех, для кого предназначалась новая наука, показать ее морякам, рыбакам, наблюдателям станций, смотрителям маяков. У этих людей нет ученых званий, но они не сидят в четырех стенах кабинетов, они встречаются с погодой каждый день, они запросто разговаривают с бурей.

Пусть они решат, нужна ли Служба погоды, нужны ли сигналы н предсказания. Им виднее, что лучше: спасать корабли от гибели или, предоставив кораблям гибнуть, заниматься только статистикой бурь и кораблекрушений. Фицрой пишет книгу о погоде. Он берется за нее со свойственным ему жаром. Он хочет рассказать людям о том, что видят его глаза.

Все должны знать, какие великие победы уже одержала наука в борьбе со стихией. Уже можно ощущать или мысленно видеть воздушный океан на огромном пространстве- Уже можно видеть борьбу воздушных течений, кото» рая иногда делается такой сильной, что производит штормы и вихри.

Фицрой раскрывает в книге все свои приемы и способы предсказания. Он не пророк, его предсказания основываются на научных выводах, на законах самой природы. И если предсказания еще бывают иногда неверными, то в этом повинны не законы природы, а люди, которые не всегда умеют их понимать.

Фицрой знает, что его наука еще несовершенна. Но он верит, что она на правильном пути. Он предвидит, что пере» мены погоды можно не только предсказать, но и предвычислить.

Это будет когда-нибудь. Но и сейчас уже Служба погоды честно делает свое дело и оправдывает средства, которые на нее отпускает парламент., Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в счетоводные книги судовладельцев и владельцев доков. Прибыли судовладельцев растут. А владельцы доков в Плимуте жалуются на потери: с тех пор как появилась Служба штормовых предостережений, корабли реже терпят аварии, докам меньше работы.

В конце книги Фицрой поместил документы: всю переписку Торгового совета с Королевским обществом. Пусть читатели судят.

Книга Фицроя вышла. Ее читали многие, о ней говорили» Но никто не знал тогда, что эта книга не просто защитительная речь, а последнее слово. Чем же кончилась история Фицроя? Чтобы это уткать, надо {Раскрыть Британскую энциклопедию на слове рой». Вот что там сказано.

«В эту работу (речь идет о его службе в метеорологическом бюро) он вошел с энергией своего легко возбуждаемого темперамента, уже надорванного долгой и опасной службой в Магеллановом проливе. В последние годы он был чрезмерно перегружен работой, и его здоровье, как физическое, так и душевное, грозило пошатнуться. Но отказался ©зять предписанный ему от* пуск. В припадке умственного расстройства он покончил с собой 30 апреля 1865 года».

Фицрой перерезал себе горло бритвой. Видно, его контора на Парламентской улице снова показалась ему клеткой. Человек, который видел уже перея собой простор будущего, не мог жить только собиранием фактов прошлого

(Продолжение следует)

24