Техника - молодёжи 1946-10-11, страница 30

уходила в воду метр за метром, а дна все не было: рука лотового не чувствовала удара лота о дно. Чем больше была глубина, тем толще должна была быть веревка, чтобы она не обрывалась от собственной тяжести. Для глубины в несколько километров даже толстый канат мог бы оказаться недостаточно прочным. Да и толку от такого каната было бы мало. Ведь чем он толще, тем труднее почувствовать толчок — удар лота о дно.

Нужно было изобрести новый прибор — глубомер — для таких глубин, каких аде никому не приходилось мерить. Его придумал русский ученый Ленд, плававший на шлюпе «Предприятие». Но потом об этом забыли, и глубомер был снова изобретен англичанином Томсоном.

Этот глубомер — сложная машина. Она сама тормозится и останавливается, когда лот достигает дна. И стрелки на циферблатах сами говорят, на какой глубине дно. Вместо веревки в этой машине стальная проволока. Но и глубомером не так-то легко и просто измерить океанские глубины.

И тут люди вспомнили о звуке. Звук гораздо быстрее может добежать до дна, чем веревка или проволочный лотлинь. Звук помог человеку добраться до недосягаемых высот. И он еще лучше справился с измерением глубин.

Посланный с корабля прямо вниз, звук отражается от океанского дна, как от зеркала, и возвращается назад. Прогулка звука продолжается секунды, он в воде мчится еще быстрее, чем в воздухе, пробегая по 1 400—1 500 метров в секунду. Гонец в подводное царство возвращается назад и рассказывает, на какой глубине он побывал.

Достаточно посмотреть на секундомер и разделить число секунд на два, чтобы узнать, сколько времени звук идет в один конец. А там уж остается помножить на скорость, чтобы получить глубину.

Так люди добрались и лотом и эхолотом до океанского дна.

Одна экспедиция за другой ощупывали дно океанов. Перед глазами ученых возникали подводные горы, под-водные долины и низменности. Ученые ^ чертили карту подводного царства. На этой карте горы назывались «-подъемами» и «порогами», а низменности — «котловинами».

Карта подводного царства запестрела названиями: «Зеленая котловина», «Бразильская котловина», «Порог пролива Дависа», «Подъем Рио-Гранде».

О подводном царстве когда-то рассказывали сказки. И вот появились карты подводного царства.

С каждым десятилетием все меньше оставалось белых пятен на этих картах. Все глубже проникал в океан человеческий взор, следя за тем, как материки продолжаются под водой мате

риковой отмелью и как!потом (пологий _: склон доходит до величайших [глубин.

Самая высокая гора н i земле — Эве-! реет — поднимается почт* на девять километров, а самая глубс кая котловина в океане — ФилиппинскаЬ —- оп рскается больше чем на десять ki ломет dob. Все яснее представлял! себе люди Уs J океанские глубины. Но <и i хотелось по- -^ ^с смотреть на подводное шрство негла- л зами приборов, а собспенньми гла-зами.

Чтобы пройти сквозь вопнис ую крышу океана, человеку надо бь ло позаботиться о том, чтобы в юде ему было чем дышать. Воздух яриц лось по- М давать сверху по резиновому шлангу \ или брать с собой.

Но не успел человек гроити через первый потолок, как ветрети! второй. На глубине в десять метррв давление воды удваивается, на глуфине в двадцать метров утраивается, когда человек поднимается в небо, дгк? ение снаружи падает. В море оно врастает с

глубиной. Вода сдавливает, сплющивает человека своей тяжестью.

Чтобы пройти через этот второй потолок, человеку пришлось надеть водолазный скафандр, который защищал его от натиска воды, словно скорлупа. Чем глубже, тем крепче должна была быть эта скорлупа. Но и для скафандра был свой потолок, свой предел, ниже которого в нем спускаться нельзя было.

И вот в глубину отправился герметический шар — батисфера. Человек снова взял с собой уголок своего привычного мира.

Этот человек —его звали Уильям Биб — сидел в батисфере, как в обсерватории среди приборов. Ему не приходилось нести на себе тяжелый шлем и латы скафандра. У него под водой был и электрический свет и телефон. Крепкие металлические стены его шарооб разного дома выдерживали сотни атмосфер.

Батисфера шла все глубже. В ее круглые окна видно было, как меняется цвет воды: сначала вода была зеленая, потом у нее появился синий оттенок. Синий цвет делался все гуще, все темнее. Уже трудно было отличить, синий цвет у воды или черный. Все меньше дневного света проникало сквозь водяную толщу. И вот, наконец, на глубине в 600 метров свет погас; батисферу окружала ночь.

Но эта ночь не была непроглядной. Вокруг горели созвездия. Эти созвездия проплывали мимо окон, то приближаясь, то удаляясь. И когда они подходили ближе, видно было, как свет этих желтых, голубых, зеленых звезд освещает темное тело рыбы.

На небе созвездие Рыб только называлось так. А здесь рыбы и в самом деле были созвездиями.

Тут была рыба — «трехзвездный удильщик» — с тремя желтыми огоньками на трех стебельках, которые качались над ее спиной.

Тут была «пятилинейная рыба-созвездие», с пятью рядами желтых и пурпурных огней на каждом боку.

Иногда, сталкиваясь со стеклом иллюминатора, обитатели моря рассыпали вокруг себя снопы искр или скрывались в светящемся облачке.

923 метра — вот предел, до которого человеку удалось спуститься в батисфере.

Так люди осматривали глубины и собственными глазами и глазами приборов. Там, в этом подводном царстве, были подводные горы, подводные равнины, подводные реки, подводные растения и подводные животные. Это был целый мир, который жил одной жизнью. Там было все связано: поверхность и глубины, холодные воды у полюсов и теплые под тропиками; химический состав воды и живые обитатели водной толщи.

Достаточно было бы вынуть из цепи одно звено, чтобы вся жизнь океана была нарушена.

Что было, например, если бы мы в океане остановили течения — и наверху и в глубине?

В океане погибли бы все живые существа,— мировой океан стал бы мертвым океаном. Рыбы в глубине задохнулись бы от недостатка кислорода, а кислорода стало бы нехватать, потому что в океане прекратилось бы проветривание.