Техника - молодёжи 1955-11, страница 38

Научпо-фаптастпчссний рассказ

Микола ДАШКИЕВ

(Киев)

Я, счастливый владелец «лишнего билета», стоял у ворот стадиона, а вокруг меня суетились жаждавшие попасть на стадион.

Исполненный чувства собственного достоинства, я с беспристрастием справедливого судьи выбирал из множества безбилетных болельщиков одного, самого огорченного. Согласитесь, это была нелегкая задача, и я, наверно, провозился бы до последней минуты. Но... но я заметил чудесную девушку.

Ее серые глаза были грустны. Она, должно быть, потеряла уже всякую надежду попасть на стадион и лишь изредка обводила взглядом толпу.

И я понял: вот она, достойнейшая из юных болельщиц, та, кому я должен вручить ценный подарок. А она, точно предвидя мое намерение, радостно воскликнула:

— Володя, достал?

Я опешил: откуда девушка узнала мое имя? Но не успел я ответить, как за моей спиной прозвучал бас:

— Конечно, достал!

Торжественно размахивая билетами, к девушке сквозь толпу протиснулся здоровенный моряк и пошел вместе с нею к стадиону.

Я смотрел им вслед, растерянный и злой. Еще не полюбив, я уже ревновал, яростно меряя взглядом широкую спину моряка. Я желал ему всяких бед, вплоть до самой ужасной: потерять входные билеты.

Моряк и девушка прошли заветную черту без помех. Болельщики провожали их завистливыми глазами, а высокий худощавый юноша, стоявший у барьера, крикнул:

— Наташа! Болей и за меня.

Девушка кивнула головой.

«Наташа!» — повторил я мысленно. Итак, я знаю ее имя. За одно это следует отблагодарить худощавого юношу. Я подошел к нему, положил на ладонь билет и шепнул:

— Северная трибуна! Наши места рядом.

Так мы познакомились с Климом Твердобоевым, студентом института киноинженеров.

Болел я в этот день на самом низком уровне. Во время интереснейшего футбольного соревнования я смотрел не на ворота «Торпедо», где каждый раз вспыхивала ожесточенная борьба за мяч, а на трибуну, где сидела Наташа. И среди тысячи других девушек я видел только ее.

Когда состязания кончились, Клим пригласил меня к себе:

— Идем, покажу тебе чудеса, о которых говорил.

— Пойдем! — согласился я с радостью, надеясь все-таки выпытать все о незнакомке.

Рис. С. ВАГИНА (Ленинград)

«Чудеса» начались, едва мы подошли к квартире Твердобоева.

Клим остановился перед дверью, поклонился и сказал:

— Прошу вас, откройтесь!

Дверь сразу же открылась. В передней вспыхнул свет. Голос, очень похожий на голос Клима, произнес:

— Прошу в гостиную. Прямо. Осторожнее: дверь автоматическая.

Когда я несколько замешкался, дверь легонько, но решительно подтолкнула меня в спину. Одновременно какой-то коленчатый рычаг довольно невежливо содрал с меня шапку и втянул в полутемную нишу.

— Благодарю!—ошеломленно пробормотал я.

— Пожалуйста, — улыбнулся Клим. — Ну, как тебе нравится?

— Неплохо, — сдержанно ответил я, осторожно посматривая на стул, где неожиданно что-то щелкнуло, загудело и вспыхнули разноцветные лампочки. — Но о таких фокусах я уже читал.

— Неплохо?! — переспросил Клим, весьма обиженный. — Ты, верно, мало понимаешь в технике.

— Очень мало, — признался я. — Да оно мне и ни к чему. Я филолог.

— И начинающий поэт к тому же?

— Да.

— Гм...

Он произнес это «гм» с таким презрением, будто уличил меня в чем-то непристойном. Я не выдержал:

— Так что же, по-твоему, каждый обязан быть инженером?

— Технику обязан знать каждый культурный человек! — решительно ответил Клим.

— Вот как! — вспыхнул я. — Может быть, ты меня, филолога, заставишь зубрить формулы?!

Назревал спор. Наша дружба, едва родившись, уже была в опасности. И тут Клим сделал благородный жест:

— Не стоит спорить — будущее покажет, кто из нас прав. Я только беру на себя обязательство увлечь тебя радиотехникой. Вот скажи, поверишь ли ты, что я могу прочесть твои мысли?

— Э, дружище! — искренне захохотал я. — Тут и техника тебе не поможет! Электронная телепатия не наука, а ловкие фокусы. Это и мы, филологи, знаем.

— Увидим! — загадочно усмехнулся Клим. — Садись-ка к этому прибору. — Он указал мне на сложное сооружение со множеством циферблатов на передней стенке. — Аппарат запишет твои мысли, а затем произнесет их вслух.

— Ну-ну! — задорно сказал я, откровенно издеваясь над странно

стями моего друга. — Начинай свою черную магию.

После сеанса «записывания мыслей» Клим объяснил, что пленку с «мыслями» из-за несовершенства технического процесса можно прослушать не раньше чем через несколько месяцев. Но кое-что удастся разобрать и сейчас.

Он надел наушники, включил какие-то сигнальные лампы, долго прислушивался к чему-то, посматривая на приборы, а потом торжественно произнес:

— Ее звать Наталка!

— Наталка?! — переспросил я, пораженный.

— Да, да, только не перебивай. Запись нечеткая, ты очень волновался, и я не все могу разобрать. Скажи, у тебя мелькнула мысль о моряке... какой это моряк?

И вдруг Клим швырнул на диван наушники и загоготал:

— Понял! Тебе понравилась Наташа Кузьмина, наша студентка. И ревность! О-ой! Так это же ее родной брат! К счастью, я хорошо знаю Наташу и могу тебя познакомить с нею. Ну так что, прочитал твои мысли?

— Прочитать нетрудно, — смущенно пробормотал я. — Во-первых, она очень красивая, а во-вторых, я сам спрашивал у тебя, кто она такая.

— Вполне возможно, — спокойно ответил Клим, и я не мог понять, относится это замечание к внешности девушки или к высказанному мною предположению.

Вскоре я познакомился с Наташей и окончательно полюбил ее. А вот признаться в любви не мог, смелости не хватало.

Странная убогость мышления овладевала мною в присутствии Наташи: я превращался в автомат, заряженный чужими стихами. Я извлекал из закоулков памяти неопубликованное и незаконченное, захлебывался сонетами, упивался балладами, сыпал каламбурами и эпиграммами, но все это было чужое. А свои стихи, выстраданные бессонными ночами, казались мне жалкими.

Я декламировал по нескольку часов подряд, а она слушала молча и смотрела на меня тихим нежным взглядом. Временами мне казалось, что ей хочется услышать всего только три обыкновенных слова: «Я вас люблю». Но произнести их я не мог. Лучше уж молчать и страдать, но видеть ежедневно эти серые задумчивые глаза, слушать мягкий задушевный голос. Ведь как страшно услышать суровое и короткое: «Нет!»

И вдруг — вы только представьте! — она первая призналась мне, хоть и в довольно странной форме.

Накануне Нового года я получил письмо, в котором была небольшая пластмассовая патефонная пластинка с надписью на этикетке: «Володе. Секретно. Прослушай на патефоне».

Я сразу же побежал к соседям за патефоном. И вот, едва завертелся диск, как в комнате поразительно отчетливо прозвучал голос Наташи:

— Володя! Мой любимый! Ты очень хорошо читаешь чужие стихи, но почему ты сам ничего не напишешь мне? Разве ты не видишь, что я тебя люблю! Я читала твои стихи в университетской многотиражке. Хорошие стихи. Ты, наверное, будешь настоящим поэтом. Но если ты любишь меня, я тебя очень прошу: изучай радио. Каждый гражданин

36