Техника - молодёжи 1956-11, страница 41

Берн в последний раз проверил работу всех приборов в камере. Нимайер по его указанию выдолбил вверху шахты небольшое углубление, заложил в него заряд и провел провода в камеру. Все приготовления были окончены, и они выбрались на поверхность. Профессор закурил сигарету и огляделся.

—- Сегодня пустыня выглядит прекрасно, правда? Ну вот, дорогой мой помощник, кажется, все. Через несколько часов я приостановлю свою жизнь, — это будет то, что вы неостроумно назвали самоубийством. Смотрите на вещи просто. Жизнь, эта загадочная штука, смысла которой непрестанно ищут, — только короткий штрих на бесконечной ленте времени. Так пусть моя жизнь будет состоять из двух «штрихов»... Ну, скажите же что-нибудь напоследок, — ведь мы с вами редко разговаривали «просто так».

Нимайер покусал губу, помолчал.

— Я, право, .не знаю... Что я скажу? Мне все еще не верится, что вы пойдете на это. Я боюсь верить.

— Гм1 Вот вы и уменьшили мое волнение, — улыбнулся Берн. — Когда кто-то за тебя волнуется — не так страшно. Не будем огорчать друг друга долгим расставанием. Когда возвратитесь, инсценируйте катастрофу вертолета, как мы

1 решили. Вы сами понимаете, тайна — необходимое условие этого эксперимента. Через полмесяца начнутся осенние бури... Прощайте... И не смотрите на меня так: я переживу всех вас! — профессор протянул руку Нимайеру.

— Камера рассчитана на одного? — вдруг спросил Нимайер.

— Да, на одного... — на лице Берна появилось теплое выражение. — Я, кажется, начинаю жалеть, что не убедил вас раньше, — профессор стал одной ногой на лесенку. — Через пять минут отойдите от шахты! — Его седая голова исчезла в глубине ствола.

Берн завинтил за собой дверь, переоделся в специальный скафандр со множеством трубок и лег на пластмассовое ложе в полу камеры, выпрессованное точно по очертаниям его тела. Пошевелил телом — нигде не давило. Перед лицом на пульте спокойно светили сигнальные лампочки, докладывая о готовности приборов.

Профессор нащупал кнопку взрывателя и, несколько помедлив, нажал ее. Легкое сотрясение, звук е камеру не проник. Шахта засыпана. Последним движением Берн включил насосы охлаждения и наркоза, уложил руку в соответствующую выемку «ложа» и, устремив взгляд на блестящий шарик в потолке камеры, начал размеренно считать секунды...

Нимайер видел, как вместе с глухим ударом из шахты вылетел небольшой столб песка и пыли. Камера Берна была | - теперь погребена под 15-метровым слоем земли... Нимайер осмотрелся — ему стало жутко и дико среди внезапно затихшей пустыми. Постояв, он медленно направился к вертолету.

Через пять дней он, добросовестно взорвав вертолет, добрался до небольшого монгольского городка.

А еще через неделю начались осенние ветры. Они, перегоняя песчаные барханы с места на место, сгладили все следы и ямки. Песок, бесчисленный, как время, заровнял последнюю стоянку экспедиции Берна, и это место совершенно перестало отличаться от своих окрестностей...

Из темноты медленно надвигался дрожащий и расплывчатый зеленый огонек. Когда он перестал дрожать, Берн понял, что это сигнальная лампочка радиоактивного реле. Оно сработало.

Сознание постепенно прояснялось. Слева Берн увидел опавшие листики электроскопа вековых часов, — они стояли между цифрами «19» и «20». «Середина двадцатого тысячелетия»,—'мышление работало отчетливо, и Берн почувствовал сдержанное волнение.

«(Проверить тело». Он осторожно пошевелил руками, ногами, шеей, закрыл и открыл рот. Тело слушалось, только правая нога еще немела. Должно быть, отлежал или слишком быстро повышалась температура... Берн сделал еще несколько энергичных движений для разминки, лотом встал. Осмотрел приборы. Стрелки вольтметров упали: очевидно, аккумуляторы несколько истощились при размораживании. Берн переключил все термобатареи на зарядку, — стрелки сразу дрогнули и передвинулись вверх. И тут же вспомнил Нимайера: термоэлементы не подвели. В мыслях от этого воспоминания возникла странная, болезненная раздвоенность: «Нимайера уже давно нет, никого нет...»

Взгляд упал на металлический шарик в потолке; он был темный и совсем не блестел. Постепенно Берна охватывало нетерпение. Он еще раз осмотрел вольтметры: аккумуляторы подзарядились мало, но если включить вместе с термобатареями, для подъема на поверхность энергии должно хватить. Берн переоделся и через люк в потолке камеры поднялся в самоотвинчивающийся колпак.

Включил рубильник — коротко взвыли электродвигатели, набирая¹ обороты. Винт колпака начал всверливаться в почву.

Уже совсем стемнело. Над ним расстилалось обильное яркими звездами, но совершенно незнакомое небо. Профессор искал глазами привычные созвездия: где же Большая Медведица, Кассиопея? Их не было, да и не могло быть: за тысячелетия звезды сдвинулись и спутали все звездные карты. Только Млечный Путь попрежнему пересекал небо размытой полосой сверкающих пылинок. Берн поднес компас к глазам и посмотрел на слабо светящуюся в темноте стрелку, указывавшую север. Потом устремил взгляд на север. Невысоко над черным горизонтом, там, где кончалось звездное небо, почти не мерцая, зеленовато сияла самая яркая звезда неба — Вега! Около нее светились звездочки поменьше — искаженное созвездие Лиры.

Сомнений не было: он, Берн, находился в начале нового цикла прецессии — в XX тысячелетии...

Ночь прошла в размышлениях. Спать Берн никак не мог и еле дождался рассвета. Наконец звезды потускнели и исчезли, между деревьями стал заметен серый прозрачный туман. Профессор присмотрелся к густой и высокой траве под ногами,— да это же мох, но какой гигантский! Значит, как он и предполагал, после ледника стали развиваться папоротниковые растения — самые примитивные м выносливые.

Постепенно увлекшись, Берн зашагал по лесу. Ноги путались в длинных и гибких стеблях мха, туфли быстро намокли от росы. Очевидно, уже была осень. Листья на деревьях были самой пестрой раскраски: зеленые перемежались с красными, оранжевые с желтыми. Внимание Берна привлекли стройные деревья с медно-красной корой. Их листья выделялись среди других свежей темнозеленой окраской. Он подошел ближе — деревья напоминали сосну, только вместо иголок торчали жесткие, острые, как осока, листочки, пахнувшие хвоей.

35

Пол кабины слегка дернулся; Берн с облегчением почувствовал, что колпак медленно движется вверх...

Наконец сухой скрежет камешков о металл прекратился: колпак вышел на поверхность. Берн стал ключом отвинчивать гайки двери, они поддавались плохо, и он оцарапал себе пальцы. Вот в щели показался синеватый сумеречный свет. Еще несколько усилий — и профессор вышел из колпака.

вокруг в свежих вечерних сумерках стоял темный молчаливый лес. Конус колпака разворотил почву как раз невдалеке от корней одного из деревьев; могучий ствол его уносил высоко в темнеющее небо густую крону листьев. Берну стало не по себе от мысли: «Что если бы это дерево вздумало вырасти на полметра левее?» Он подошел к дереву и ощупал его — ноздреватая кора смочила пальцы влагой. «Что это за порода? Нужно подождать утра».

Профессор вернулся в колпак, проверил все припасы: консервы с пищей и водой, компас, пистолет, закурил сигарету. «Значит, пока я прав, — торжествующе горела мысль. — Пустыня покрылась лесом... Нужно проверить, не соврали ли радиоактивные часы. Но как это сделать?»

Деревья стояли редко, в просветах между ними были видны загорающиеся в небе звезды. Берн посмотрел на небо, и сразу мелькнула идея: ведь сейчас «полярной звездой» должна быть Вега!

Он захватил с собой компас и, отыскав в темноте дерево с низкими ветвями, неловко полез на него. Ветки царапали его по лицу. Их шум спугнул какую-то птицу; она резко крикнула и сорвалась с ветки, больно задев Берна по щеке. Странный крик ее долго раздавался по лесу. Запыхавшийся профессор устроился на верхней ветке и поднял голову.