Техника - молодёжи 1958-07, страница 39

сне те предметы и тех людей, которые были знакомы им до потери зрения. А слепые от рождения вообще не видят сновидений — они слышат их, узнают людей по голосам...

Трах увлекся и говорил с жаром, размахивая руками. Настало время захлопнуть ловушку. Самым невинным тоном я сказал:

— Какая же в таком случае пользя от управления сновидениями? Человеку может присниться только то, что он уже раньше видел. Нового увидеть нельзя. А если нет нового, значит нет и пользы.

К моему удивлению, Трах рассмеялся.

— Э, Константин Петрович, вы повторяете то, что я уже много раз слышал. И, конечно же, ошибаетесь. Помните, при третьем сновидении вы видели цветы белой акации? Казалось бы, что здесь нового? А проснулись вы с необыкновенно светлым, бодрым настроением, и оно у вас сохранилось на весь день. Как видите, и без нового есть польза от правильно подобранных сновидений.

Я промолчал.

— Но не это главное, — продолжал Трах. — Вы ошибаетесь в основном. Разве вы забыли о Гавайских островах?

Это возражение я предвидел.

— Нет, не забыл. Но я мог видеть Гавайи в кино, на фотографиях, на картинах...

Трах отрицательно покачал головой.

— А доску вождя Пали вы тоже видели раньше? А бар-жеопрокидыватели, о которых вы понятия не имели? В сновидениях можно увидеть и. новое. В памяти у нас хранится такое количество впечатлений, что их вполне достаточно для самых неожиданных и оригинальных комбинаций. Вы видели Кавказские и Уральские горы, видели Черное и Каспийское моря, видели пальмы и прибой, и вот я смог показать вам во сне Гавайские острова...

— Допустим, что вы правы, —согласился я. — Сновидения могут быть и новые, полезные. Но новые сновидения дают и новые впечатления.

— Правильно!

— А это значит, что мозг во время таких сновидений работает. Но сон существует для того, чтобы мозг отдыхал.

Трах вскочил со стула, и я понял, что удар попал в цель.

— бред! — взволнованно сказал Трах, — Кора головного мозга состоит из миллиардов клеток. В течение дня они загружены очень неравномерно. Одни работают, другие фактически бездействуют. Вот, например, сейчас я с вами спорю. В устойчивом возбуждении у меня находятся только те отделы коры мозговых полушарий, которые ведают функцией речи, осуществляют акт мышления. Потом я буду слушать музыку — и начнут работать другие отделы коры головного мозга. Получается, что одни клетки несут в течение дня стопроцентную нагрузку, другие — пятидесятипроцентную, третьи — еще меньше и так далее. При обычных сновидениях работают наиболее возбужденные и, следовательно, наиболее утомленные участки головного мозга. А при управляемых сновидениях будут работать те участки, которые днем почти бездействовали.

Логика Траха крушила мои возражения.

— Но это еще не все, — уверенно продолжал Трах. — Самое главное, что скорость сновидений огромна. В течение нескольких секунд вы можете увидеть то, на что в кино вам понадобились бы часы. Вспомните ваши сны. Вы видели их по утрам, и они не мешали вашему ночному отдыху...

Это был разгром. У меня оставался только один довод.

— Сны — это уход от действительности. Что-то вроде видений курильщиков опиума. Нехорошо...

Трах нахмурился, лицо его стало злым.

— Вот, вот! И это мне не раз приходилось слышать. Но мы уходим от действительности при обычных хаотических сновидениях. В них и в самом деле есть нечто общее с видениями курильщиков опиума. А управляемый, программный сон совсем не отрывается от действительности, не подменяет ее. Или,, если хотите, подменяет точно в такой же степени, в какой телевизор подменяет кино, театр...

Больше у меня не оставалось возражений. Формально я был разбит. Но какое-то внутреннее сопротивление осталось, и сдаваться я не хотел. Мы долго молчали. Наконец Трах начал говорить вполголоса, не поворачиваясь ко мне:

— В сорок первом году я был в Ленинграде. Наша рота дралась под Пулковом. Четыре месяца была такая обстановка, что я не мог вырваться в город... А когда это мне удалось... В общем семья погибла..,

Мы не зажигали света. В комнате давно было темно, и от этого голос Траха казался особенно печальным.

— Как-то вдруг я осознал, что такое сон. Вспомнил фронт,

вагоны, вокзалы, тысячи людей, спящих вповалку... Вспомнил уставшие лица прохожих... И впервые понял, какую дань платит человечество. То, что было потом, вы знаете. Только через восемь лет я вышел на правильный путь. Но и он оказался извилистым, трудным... И главное — очень дальним. Эксперимент, который я провел над вами, по счету семьсот шестьдесят восьмой за последние три года. И, как видите, неудачный...

Трах замолчал. Темный силуэт его отчетливо рисовался на фоне окна. Он стоял, нагнув голову, и трудно было сказать, что выражала эта поза — упорство или безнадежность.

Я тихо вышел из комнаты.

...В эту ночь у меня не было никаких сновидений — генератор Траха не работал. Проснулся я поздно, открыл глаза... и сейчас же зажмурился. В окно падал луч солнца, такой яркий, как будто вчерашний дождь отмыл и отполировал его до блеска. Я лежал, как лежат спортсмены, расслабив мышцы. Отдыхал и думал. Можно было уехать, можно было остаться. В моем распоряжении полтора месяца. Уехать! Но почему собственно? А как же! Ведь это лаборатория, не дача. Вот если бы я тоже работал... Может быть? Нет. Нет и нет! Я не подопытное животное. Я не хочу.

Сказал и почувствовал, как в плотные комки стянулись мускулы, что-то во мне сопротивлялось этому решению. «Спокойнее, не волнуйся!» Но я нервничал. Мне вспомнилась и лицо Tpaxa, когда он рассказывал о себе, и лазурь неба над Гавайями. Мир, который открылся передо мной, был миром нового, неизведанного. Будущее коснулось меня своим крылом, а я... «Дикарь»? Нет. Кролик? Нет. Это кролик боится всего непонятного. А человек любит неизвестное.

План экспериментов был составлен очень быстро. Мой день оказался расписанным до минуты. Я спал, прыгал со скакалкой, помогал Траху настраивать генератор. Теперь ежедневно мне приходилось просматривать пятнадцать-два-дцать снов. Я видел высокогорный перевал Эрланшань, ведущий в Тибет, путешествовал по Хуанхэ, взбирался на Эльбрус, опускался в угольную шахту, плавал по Каспийскому морю... Мои сны постепенно усложнялись, я привык запоминать детали и последовательность возникавших видений.

Отдыхали мы после восьми вечера. Я устраивался в Шезлонге, а Трах ходил по веранде и что-нибудь рассказывал.

— Человечество начало с эпохи великих географических открытий! — выкрикивал Трах, меряя веранду громадными шагами. — Затем последовала промышленная революция. Девятнадцатый век оказался веком электричества, химии и физики. Двадцатый — радио и атомной энергии. Что же принесет нам двадцать первый век? Я уверен, что это будет эпоха великих открытий в биологии. Успехи химии, физики и электроники подготовили все условия для грандиозного переворота в наших биологических знаниях, и этот переворот произойдет. Люди откроют тайны мозга — самой высокоорганизованной материи. Научатся передавать мысли на расстояние, сумеют бороться с неизлечимыми сейчас болезнями мозга.

В отношении двадцать первого века я с Трахом не спорил. Судя пб нашим неудачам — в двадцатом веке успеха не предвиделось. За три месяца мы сделали только одно открытие: во время сновидений в определенных случаях возникают слуховые ассоциации. Именно поэтому, например, когда мне снился Горький, я слышал «увертюру на темы трех русских песен», — ведь Балакирев родился и жил в Нижнем Новгороде,- и я это помнил. Зато нам так и не удалось добиться устойчивости цветового изображения: цвета часто путались, менялись на дополнительные или неожиданно вообще исчезали...

Время от времени Трах прекращал опыты и разбирал генератор. Из города приезжали его сотрудники. Я запасался удочками и уходил на реку. Потом генератор снова собирали, и все начиналось сначала.

Так прошло лето. Отпуск мой близился к концу. В последний вечер щедрая природа устроила грозу. Мы молча стояли на освещенной веранде, прислушиваясь к раскатам грома и шелесту дождевых струй.

— Пора, — сказал, наконец, Трах. *

Мы вернулись в комнату. '

Дарья Максимовна постаралась — нас ожидал прощаль С

ный ужин. Впервые за лето появилась бутылка вина.

Ужинали молча. Каждый думал о своем. Настроение у Траха было мрачное. Но я знал, что утром он снова примется за эксперименты, снова будет разбирать и собирать свой генератор... Добьется ли он успеха? А если добьется, то когда? Кто мог ответить на эти вопросы? Я верил только в одно: Трах не испугается трудностей, не сдастся. Передо мной сидел один из тех людей, которые не отступают.

35