Техника - молодёжи 1965-03, страница 11

фразах. Оживленный, элегантный, он невольно внушал симпатию и доверие. Живой, остроумный, жизнерадостный... Здесь, в этом здании, мы встречались с Зорге неоднократно...

Экскурсовод рассказывает посетителям эпизоды из жизни великого Маркса. Иван Иванович Пересветов стоит в стороне, прислушиваясь. Может быть, он ждет, что экскурсовод упомянет, что вместе с Карлом Марксом работал Фридрих Альберт Зорге? Ведь этот революционер, крупный теоретик

РИХАРДА ЗОРГЕ

и стратег марксизма, приходился Рихарду дедом? Или же Пересветову вспоминается другое: незабываемые двадцатые годы, когда судьба свела его с удивительным человеком — Рихардом Зорге, внуком старого марксиста?

В МАГАЗИНЕ НА НИКИТСКОЙ

Недаром говорят: мир тесен! Пожалуй, чаще всего мы сталкивались с Зорге в букинистических магазинах. Это была моя страсть — рыться в книгах. Особенно любил я небольшой магазин на Никитской улице, что напротив консерватории.

Иван Иванович заговорил об этом, когда машина выезжала на Никитскую улицу.

— Этот магазин специализировался на иностранной буки-мистической литературе. Я часто рылся на полках. В то время собирал монографии Гогена, Ван-Гога, Ренуара. Но меня интересовали не только французские мастера. Моей страстью стало японское искусство — живопись, литература. Любая находка была для меня радостным событием...

Магазин был закрыт на обед. Иван Иванович с волнением постучал в знакомую заветную дверь. Открыла молодая девушка и пригласила войти, извинившись: продавцы обедали.

Совсем по-домашнему, за круглым столом, накрытым белой скатертью, сидели девушки. Перед ними стояли тарелки с румяной поджаренной картошкой и кусочками мяса, поверх которых возвышались горки янтарно-коричневого лука. Нас пригласили к столу, но мы, отказавшись от аппетитного обеда, попросили разрешения взглянуть на книги.

— За сорок лет здесь почти ничего не изменилось, —-сказал, осматриваясь, Иван Иванович. —• Только прилавок передвинули, а все остальное так же, как было при Зорге.

Зорге? Услышав это имя, продавщицы забыли про обед.

—- При Зорге? — спрашивали они. —• Неужели Зорге был здесь, в нашем магазине? Когда?

— Однажды я разглядывал здесь гравюры известного японского художника Хокузаи, — рассказывал Иван Иванович. —- И вдруг слышу за спиной знакомый голос: «О, вы интересуетесь и японским искусством?» Я оглянулся — это был Рихард. С откровенным интересом он рассматривал стопку отобранных мною книг. Одно издание привлекло его внимание. Это был сборник стихов японского поэта Акахито.

— Зачем это вам? — спросил меня Зорге. — Здесь же нет любимых вами рисунков, тут только японский текст. Вы читаете японских поэтов?

— Да. Я люблю поэзию.

Зорге удивился.

—- Неужели вы настолько хорошо знаете японский язык?.. Это очень интересно! Вам можно позавидовать...

Я прочитал Рихарду несколько строк из Акахито. Это были стихи, которые по-русски можно перевести примерно так:

Если б я птицею был, Я б из него улетел

Полон страданий И беден воистину Мир этот бренный.

»..Все, кто был в этот момент в магазине, затаили дыхание. Время сделало гигантский круг и, вернувшись через четыре десятилетия сюда, в магазинчик на Никитской, снова ожило, предстало перед нами в трепетно-поэтических строках, ко

торые здесь однажды уже прозвучали. Это потрясало. А среди действующих лиц той давным-давно происшедшей сцены не хватало только одного — Зорге. Нет, не птицей, а героем ушел он из жизни...

—• О, рассказывайте, рассказывайте! — просили девушки.

И Пересветов присел за стол, положил на него жилистые руки, которым, видно, держать лопату было не менее привычно, чем листать книгу.

— Как-то, выходя из института, я столкнулся с Рихардом. «Вы куда? — спросил он меня. — Пойдемте вместе».

Мы вышли на Пречистенский бульвар, присели на скамейку. Был теплый осенний денек. По дороге я купил несколько пушистых белых хризантем мой любимый цветок. Зорге сразу же обратил на это внимание и улыбнулся:

— У вас традиционные симпатии к Японии... Ведь белая хризантема — это еще один символ Японии, это цветок, который считался императорским, входил в его герб.

Я не возражал. Долго сидели мы на бульваре. Зорге с ласковым вниманием наблюдал за детворой, изредка делая точные замечания о характере резвых малышей.

Вдруг мы услышали звуки рояля. Кто-то играл Вагнера, мелодию из «Валькирии», исполняли с темпераментом и мастерством. Музыка звучала торжественно и мрачно.

Зорге сразу замолчал, остановившись на полуслове. Он склонил голову, словно всматривался в глубину какого-то нового, еще одного мира, вдруг открывшегося перед ним и непонятного мне. Он стал как будто отчужденным, далеким. Музыка полностью завладела его чувствами. Мне стало немного не по себе: как будто я подглядел что-то сокровенное.

В другой раз я затащил Рихарда в музей Васнецова. Мне очень нравилась одна картина этого замечательного художника... На поле недавнего боя застыла одинокая фигура женщины. Она стоит к зрителю спиной, всматриваясь в даль. И кажется: вот-вот она обернется — и вы увидите прекрасное, необычное лицо и печать неизбывного горя в затуманенных глазах.

Зорге долго стоял перед картиной. Мы вышли из музея, прошли по улицам и расстались, так и не обмолвившись словом, объятые внутренним волнением.

...Я заметил, что Рихарда очень интересует моя осведомленность в японском фольклоре, в литературе и искусстве Японии. Он много расспрашивал меня, проявляя при этом не только большую заинтересованность, но и широкий кру

7