Техника - молодёжи 1965-03, страница 12
гозор в этой области. Это была ив просто заинтересованность любителя-дилетанта. Зорге обладал характером ученого. Он жаждал изучить вопрос во всех его деталях и особенностях. — Давайте поедем на квартиру, где мы когда-то встречались с Рихардом, — предложил Иван Иванович, когда мы попрощались с девушками из магазина. СРОЧНО В БОЛЬШОЙ ГОЛОВИН ПЕРЕУЛОК D те годы я жил здесь, в доме номер двенадцать. До ре-" волюции это был дом свиданий. Его посетители старались «веселиться» втихомолку. Эту затхлость в октябре 1917 года выдуло отсюда хорошим ветерком. Все переменилось. Теперь в «тихом» доме расположилось общежитие молодежи, шумное, как птичий базар. Здесь, в общежитии, и протекали дни моей юности. Здесь мы часто встречались с Рихардом, спорили об искусстве, говорили о Японии, о художниках, о поэтах. ...Машина останавливается у четырехэтажного дома, украшенного лепкой. Две старые, уже довольно потрепанные кариатиды поддерживают балкон, который висит над улицей. Нам невольно передается волнение Ивана Ивановича Пересветова. Ведь он не был здесь сорок лет! Но, видимо, годы не властны над памятью. Мы поднимаемся выше, на третий этаж, где жил Пересветов, — это в самой крайней комнате в конце коридора. Коридор — это своеобразный клуб любого общежития. Здесь делятся последними новостями, смеются, ссорятся. Наше появление вызвало некоторое оживление. Когда Иван Иванович, смущаясь, сказал, что когда-то он жил здесь, и показал рукой в конец коридора, к нам подошла красивая пожилая женщина. Она долго всматривалась в его лицо. — Слушайте, — сказала она. — Вы жили в комнате номер пятнадцать... Нина — так звали вашу жену? Я уже столько лет здесь живу и работаю... Надо же: вы изменились, а все же я вас сразу узнала... ...Комната, где бывал Зорге! Она ничем не примечательна. Совсем обычная. Соседи Ивана Ивановича в этом беспокойном и шумном общежитии никогда не могли даже предполагать, что здесь, рядом с ними, часто бывал человек, ставший живой легендой современного мира. — Здесь я составлял для Рихарда разговорник на японском языке, — рассказывает Пересветов. — Как-то он увидал v меня рукопись, включавшую самые основные, самые употребительные японские фразы, и попросил переписать для него все это. Я охотно согласился. Через несколько дней я передал ему чисто переписанный от руки разговорник. А черновой экземпляр разговорника — вот он. Сохранился с того времени... Я же Плюшкин... Иван Иванович достает старенький блокнот из пергаментной бумаги. Страницы его заполнены японскими словами в русской транскрипции. Мы читаем: «Японец — ниппон-дзинь. Европеец — сёёдзинь. Сосед — тонари-но-хито. Мачеха — и-бо...» Слова самые разные, неожиданные. И когда вдумываешься в их порядок и сочетания, сразу представляешь, насколько сложны и разнообразны были те события, с которыми впоследствии, значительно позже, пришлось столкнуться советскому разведчику Рихарду Зорге. «Лично — дзикихи. Дурак — бака. Подлец — кан-буцу. Милая, симпатичная барышня — айкео-но-ару-адзеосан...» — Мы очень дружили, — говорит Иван Иванович. — И я в шутку называл Рихарда «Ричард Львиное Сердце». Так появилось его сокращенное имя — Чарди. Когда я впервые назвал Зорге этим выдуманным мною именем, он рассмеялся: «О, мне везет на хорошие имена! В детстве у меня тоже было шутливое имя, потом, когда я стал юношей, появилось другое, а теперь вы окрестили меня в третий раз. Ну что же, «Львиное Сердце» — это лестно...» Я помню, как мы расстались с Рихардом. На прощанье я сказал ему традиционную японскую фразу: «Го-буди-до!» — «Счастливого пути!» (Дословно: «Чтобы ничего не случилось!») Рихард неожиданно задумался, но потом лицо его озарилось улыбкой, и он крепко пожал мне руку. Больше с этим удивительным человеком мы не встречались.
Мы прерываем рассказчика: — Иван Иванович, а ведь наш разговор начался с бересты. Той, что была в руках у Зорге... Что за береста? — Не торопитесь. Bet расскажу... ЯПОНЕЦ В ЗАПОЛЯРЬЕ Пэ-разному складывается жизнь у каждого человека. Ко-■* гда сейчас вспоминаешь о прожитом, события проходят перед глазами, как на киноэкране... Началась Отечественная война. Когда-то я был эпронов-цем, поэтому меня направили к подводникам, на Северный флот. Всякое в войну бывало... В 1944 году наша армия с боем начала освобождение Северной Норвегии от фашистов. В одном месте нам сильно мешала береговая батарея немцев. Она была хорошо укрыта в шхерах. Нужны были прямые попадания снарядов, чтобы ее уничтожить. Наши решили ночью незаметно высадить с моря радиста-сигнальщика у самой батареи. Укрывшись поблизости от немцев, он должен был давать сигнал: «Огонь на меня!» По этому пеленгу наши пристреливались. Через неделю сигнальщик менялся. Подошла и моя очередь идти на это задание. Высадился и укрылся благополучно. Вышел на связь. Но немцы, видимо, запеленговали мой передатчик, и на третьи сутки, подкравшись с моря на лодке, набросились и скрутили меня. Все было: и уговоры и зверские побои. Чем только не соблазняли! Мучили голодом, жаждой... Но наши артиллеристы, видно, успели хорошо пристреляться, и недели через две шквальный налет заставил охрану разбежаться по укрытиям. А меня как раз вели на очередной допрос. Я ушел ползком. Куда податься? Пришлось вернуться на то место, откуда давал пеленг. Друзья не оставили меня, искали. Когда батарея была полностью разгромлена, за мной пришла подводная лодка... Кончилась война. Я уже работал на строительстве железной дороги в далеком Заполярье. Благодаря моей специальности — я изыскатель — пришлось много поездить по Дальнему Северу. Вот где романтические места! Дикие, суровые и все же по-своему прекрасные. Много встречал я там разных людей — и вольных и тех, кто находился в заключении. Не поверите, но именно здесь, на Дальнем Се- 8 |
|||||||||||||||||||||
