Техника - молодёжи 1974-08, страница 48

это трудно, и как прекрасны стихи и проза тех, кто наделен поэтическим даром»

Небольшая заметка о Фрлтьофе Нансене затрагичает, в сущности, извечную проблему, встающую перед каждым человеком, причастным к литературе. Высказать себя и одновременно быть объективным, говорить о деле, о фактах и подропностях! Ведь когда речь заходит о науке, литературные трудности такого рода многократно возрастают И ArannR отчетливо видел эти трудности. Прочитав книгу одного из своих коллег по перу, он написал ее автору

«Прежде всего меня поразило ги-гантск ос количество фактов. Я сам работаю с ними, но до такого коли-честеа не добирался никогда. Однако тут есть и опасность: чрезмерная, почти небывалая плотность информации сама превращается е некий "фон помех» и часто перестает восприниматься. Возможно, существует некий предел уделг.ной смысловой нагрузки на текст, и Вы его нередко переходи тс. Вероятно, необходимо как-то растягивать «морзянку», перемежать ее чем-то, оставлять горизонтальные площадки отдыха на этом непрерывном подъеме.

Читая Вас, я думал не только о гракт'/рл.ых проблемах. Я думал и о вас. Из книги видно, как интересно Вы живете. Встречи, наблюдения, книги, ое^еды материалы, размышления... Почти каждый час заполнен мыслью, „аждый день порождает вопросы Пусть на них еще нет ответов, но ведь они и есть тот импульс, который потоп дает исследовательскую отраду и новые шаги в науке.

Но поймет ли читатель, особенно молод ой. '.го именно так жчт ь он и должен? Подумает ли он, что прочитал книгу об интересном селовеке, которому стоит подражатьР Боюсь, что нет. Почему мало Вас самих в этой книгеР»

Такой упрек писате \ь мог адресовать агтору книги прчкде всего потому, что наедине с собой он неоднократно задавал себе подобные вопросы Поэтому и его советы начинающим были предельно откр венны:

«Когда меня спрашиваюi: «Как вы пишетеР» — мне хочетсл ответить кратко и исчерпывающе: «Плохо.¹»

Одним из самых тягостных заннтий для меня всегда было и остается чтение мной написанного. Утром, разворачивая рукопись, я знаю, что сейчас буду ксрчиться от стыда за пошлость, за скуку, за мелкость того что написано вчера Я принимаюсь переделывать. Я прихожу в отчаянье от того, что лучшего не могу придумать. Я бросаю и, презирая себя, принимаюсь <а пасьянс или музыку (спасибо тому безымянному гению, который и юбрел долгоиграющую пластинку. одно из самых прскр<и ных самых

гуманных, самых благородных изобретений г а всю историю человечество^). Много времени требуется, чтобы восстановить в себе равновесие при помощи руководящей мысли: «Ты разорвешь и выбросишь все, что напишешь сегоАН>, так что никто этого не уячдит. Но чтобы разоррать, ты должен сперва написать. Пчши же, проклятый'»

И вот я тащу наконец свою рукопись редактору, и редактор умнейший и талантливейший писатель, говорит мн*\ прочитав:

— Главный недостаток вашей вещи в том, что она слишком хорошо неписана.

Не надо быть особенно умным, чтобы понять, что он хочет сказать. «Слишком гладко, слишком аккуратно, слишком все не месте», — eoi что значат его слова. Что может быть горше для человека, претендующего на звание художника!

Но что делать! Поздно быть кем-нибудь другим.

Я говорю это не для критиков, не для писателей — им не понравится такая откровенность, и они окрестят ее кокетством или еще как нибудь. Я юворю это для начинающих.

На основании сорокалетнею лит-стажа я могу сказать им как высший авторитет в этом вопросе: если вы не избраны свыше если шестикрылый серафим не произвел трансплантацию пылающего угля в ваши внутренности, как это произошло с пушкинским пророком, бегите от писательского р( месла как от анчара, и да благо в ом будет и да долго четни будете на земле. Ничего не может быть ужаснее неталантливых писаний Причем ужасно это не столько для читающего, который, плюнув, может запустить книгой в кошку, сколько и прежде всего для пишущего: он собой никуда запустить не может, а так и ходит всю жизнь согбенный огорчением от своей третьесортности и от горя, что настоящее творчество ему недоступно».

В 197 2 году издательство «Советская Россия» выпустило одно чз лучших произведений Бориса Агапова — книгу "Вчбираегся разум». Об истории ее создания говорит интересная запись 1 днепиике писателя (19 февраля 1969 года):

«Я почти закончи! новую книгу, Вначале я думал, что пишу научно-популярное сочинение, и мой герой — химия, пластические массы, полимеры. А потом, как это часто бывает у литераторов, герой стал меняться независимо от воли автора. Вернее — возле химии, возле науки, начал возникать человек, который ею интересуется, какой-то субъект из моего поколения с его воспоминаниями ра мышлениями и даже его фантазиями. Он любит науку. Знакомясь

с нею, он, хотя и дилетант, все яснее понимает, что и пенно наука, исследование, размышление для него — самое главное, самое дорогое в жизни.

Он, конечно, не ученый. И он не хочет притворяться, что он ученый Он остается, по существу, тем же ли риком и поэтом, каким начинал свою жизнь. Но он — человек нового времени. А это значит, что для него работа мысли, научное понимание мира составляют основу внутренней жизни. Сказано, что наука стала спаи дающей силой общества. Не значит -1 и это, что она созидиет не только общество, нп и человека?

В противоположность ученым, философам и даже пуб пи цистам я не ставил перед собой четких целей, не планировал стройной композиции не сводил концы с концами. Рукопись, конечно, выходила из-под моего карандаша, но и :арандаш следовал за ее движением. Я же только старался возможно яснее передать то ощущение мира, которое, как мне кажется, свойственно новому человеку, ощущение, сформированное наукой и невозможное без науки.

Я р<-шил, что буду изображать факсы науки, как живописец изображает предметы природы. Пейзаж цатой реакции. Натюрморт кристалла. Портрет ныогонианства — не сэра Исаака Ньютона, а портрет того мировоззрения, которому он положил нача ю и кг- орое господствовало весь XIX век Надо, чтобы это было похоже, чтобы общий облик был точен, но отнюдь не нужны формулы, или чертежи или сложная терминология, без которой невозможно научное исследование ' ут — другой я 1Ык и другие усилия, h ji>iк метафор. Усилия ассоциаций. Я верю, что сопоставление далеких вещей, ерпзнения. непривычные в повседневной жизни, странный нч первый взгляд ход идей, отступления от темы, даже обращение к разным стилям изложения — вег это отнюдь не украшательство, не кокетство, даже не игра. Это — необходимость, и это может приносить пользу...

( иществует новая отрасль знания, а вернее — новая система мыслительной ipiiKTUKu. Ее называют синекти-ка. Это — способ развязывания мозговой работы. Он построен на ассоциациях. Свободный поиск идей. Люди собираются, перед ними ставится какая-то ^ощая задача, и начинаются реплики. Вокруг темы плетется сеть сравнений, сопоставлений, произволь-ых на первый взгляд проектов... Метафора, которая всегда считалась инструментом поэтов, ока ювается здесь ключом для открытий Скрытые силы мпзго зыступают, мобилизуются. Ссздает( я некое поле идейного напряжения. в котором мысль работает более смело, более напряженно

Я хотел бы писать именно так. Создавать по и- мыслительного на