Техника - молодёжи 1975-03, страница 40

его то волной, то частицей. А ведь это взаимоисключающие друг друга понятия. Математический язык квантовой механихи не знает такой раздвоенности и противоречивости. На самом деле электрон не волна и не частица, а нечто такое, чего не выразить обычным разговорным языком. Никому еще не приходилось в обыденной жизни сталкиваться со столь необычными предметами. Поэтому не сложилось у нас соответствующих слов-понятий.

Конечно, возможности словесно-понятийного описания в науке далеко еще не исчерпаны. Но кто осмелится утверждать, что для любого математического высказывания найдется языковый эквивалент? Умножая метры на метры, мы чисто математическим путем получаем квадратные метры. Если бы мы были одномерными существами, чрезвычайно трудно было бы нам решить, какой реальный объект скрывается за математическим значком, обозначающим метр квадратный, чему его уподобить на словах В окружающей нас действительности не нашлось бы ничего похожего.

Ученые постепенно свыкаются с мыслью, что современное знание все оольше ускользает из сферы языкового охвата, все труднее поддается фиксации словами. Ведь не пытается же никто жестами передать запах! Как тут не процитировать кстати саркастические слова шотландского новеллиста н драматурга

Дж. М. Баррн «Кажется, человек науки является сейчас единственным человеком, которому есть что сказать, и единственным человеком, который не знает, как это сказать».

Но уже узкие специалисты далеко не все поймут, если показать им лишь уравнение, из которого следует, например, существование антипротона. Когда Дирак «на кончике пера» открыл античастицы, не сразу ученые пришли к единому мнению о том, какой смысл таится в полученных им математических формулах. Вопрос словесного инобытия математически сформулированных истин — это вопрос нх понимания и общезначимости. Не могут ученые гворить и дискутировать без слов. И тут на выручку .им спешнт вездесущая метафора. Образное имя становится носителем смысловой информации.

Не успели ученые вдоволь налюбоваться придуманной ими моделью электрона — «волчком», как был предложен новый образ элементарной частицы в виде своеобразного винта или спирали. Говоря о микрочастицах, стали употреблять выражение «скрьюоны», от английского слова «винт». Ко многим тысячам слов, вырванных из мира общеупотребительной лексики и переведенных в

разряд научных терминов, прибавилось еще одно.

Никто никогда не видел, как выглядит атомное ядро. Однако, испуская нейтрон, возбужденное ядро во многом уподобляется нагретой капле жидкости, испаряющей молекулу. Так почему бы не представить себе ядро своеобразной каплей ядерной жидкости»? К такому решению почти одновременно пришли Н. Бор н Я. Френкель. Аналогия оказалась на редкость удачной. Она сыграла большую роль в объяснении механизма ядерных реакций, в предсказании устойчивости атомных ядер, в подсчете выделяющейся при ядерных процессах энергии. В микромир удалось спроецировать совершенно «неатомные», макроскопические представления. А язык ядерной физики, помимо образного названия «капля», пополнился такими не свойственными ему терминами, как «испарение», «температура» и так далее, которые, конечно же, звучат иносказательно в применении к мнкрообъектам.

Каждый исследователь жаждет, чтобы наглядная картина объекта познания витала перед его анализирующей мыслью. Ученые тоже придерживаются широко распространенного мнения, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Образные научные имена — плоды таких усилий разглядеть хотя бы внутренним, мысленным, взором то. чего ни око не видит, ни зуб неймет. Но представляем ли мы себе микрочастицу в виде чрезвычайно малой «дробинки» или размытого «облачка», в виде сверхминиатюрного «волчка» или «спиралевидного завихрения» — в любом случае мы черпаем образы из макромира, даем имена по ассоциативному сходству при явной, казалось бы. несхожести.

Нет у нас других чувственных образов, ибо не может человек представить себе .нечто такое, с чем он никогда не сталкивался в окружающей действительности.

Чем менее наглядны изучаемые явления, тем более смелой и рискованной становится научная метафора. В современной теории гравитации можно встретить знакомые, но странно звучащие в новом окружении слова: «ручка», «червячья или кротовая норка», «горловина», «дырка» и так далее. Сами специалисты именуют эту экзотическую терминологию «топологическим зоопарком». Причем не всегда они могут объяснить, что на самом деле скрывается за такими словами-масками. Столкнувшись с чем-то странным н непонятным, уподобляют его на словах обиходно известному. На крыльях метафоры вырываются из тисков языковсго голода.

«Добродетельная лошадь»

и «голый электрон»

Английский философ Д. Юм, мысленно сочетая различные представления, довел этот метод до абсурда. Так, по его мнению, можно представить себе «добродетельную лошадь». Стоит лишь присовокупить понятие .добродетель» к понятию «лошадь». При этом совершенно игнорируется то обстоятельство, что лошадь — существо, лишенное нравственной сферы жизни.

Но разве не такую же ошибку совершают ученые? Среди скупых строк научного трактата нередко всплывают загадочные сплетения слов, не имеющие смысла с точки зрения обычной логики.

Теоретическая операция перенормировки в физике исходит из понятия электрона, не обладающего зарядом. Так в обиходе научного языка появился обидный термин «голый электрон». Зато в богатом убранстве выступили тяжелые элементарные частицы — нуклоны. В глубине их исследователи «разглядели» маленькое центральное ядрышко, окутанное сферами и оболочками из мезонов или лептонов. Шуба, да и только! Так и назвали это многослойное одеяние частицы «мезонной шубой».

В человеческом сознании могут формироваться сложные, комбинированные образы, включающие в себя как чувственно-наглядные, так н рационально-логические элементы.

[Окончание на стр. 41)

37