Техника - молодёжи 1986-06, страница 43
ся больше его не видеть, хотя почему-то страстно тянуло посмотреть на обложку еще раз... Но откинем вздорные суеверия в сторону, обойдемся без рискованных психологических опытов и будем рассуждать без излишних эмоций. Будем считать, что сам я был мальчиком порядкового номера п и держал в руках журнал, на обложке которого изображен мальчик порядкового номера п—1. И в то же время я нарисован на обложке журнала, который держит в руках мальчик порядкового номера п+1. При этом будем считать, что п непрерывно возрастает, стремится к бесконечности. То есть что возрастает число миров, вложенных друг в друга, подобно матрешкам. Однако каким бы большим ни было число л, в своем мире я всегда останусь самим собой и не смогу заметить, что оно все время возрастает; более того, я могу вообще не знать о существовании миров с порядковыми номерами л+1 и п—1. Более того, я могу изорвать в мелкие клочки журнал с напугавшей меня обложкой, враз уничтожив бесконечно большое число миров... Но что от этого изменится? Если журнал был издан тиражом, скажем, в 1 ООО ООО экземпляров, то 999 999 бесконечностей сохранится; если даже и эти экземпляры исчезнут, то ведь в 999 999 мирах порядкового номера п-\-1 сохранится 999 999Х1 ООО ООО экземпляров журнала, а число миров порядкового номера 1, в свою очередь, также равно 1 ООО ООО — и так далее, до бесконечности. Словом, в такой бесконечности не только порядковых номеров бесконечно много, но и каждый из номеров представлен бесконечно большим числом экземпляров. Такая бесконечность может показаться пугающей не столько своей необозримостью и неисчерпаемостью, неуничтожаемостью и, так сказать, несоздаваемостью, сколько простотой, доходящей до абсурда. (Не потому ли ощущение бесконечности зачастую возникает у человека при тяжелой болезни? Вспомните описание бреда князя Болконского.) Иными словами, реальная физическая бесконечность — все то, что есть в нашем мире,— не может быть ни уничтожена, ни создана: она либо не существует вообще (что невозможно себе представить), либо существует всегда, вечно (что предста вить себе тоже невозможно). Так что вопрос — было ли у мира начало и будет ли у него конец — не имеет не только ответа, но и смысла, и прав был незабвенный Козьма Прутков, оставивший по этому поводу следующую притчу: «Однажды, когда ночь покрыла небеса невидимою своею епанчою, знаменитый французский философ Декарт, у ступенек домашней лестницы своей сидящий и на мрачный горизонт с превеликим вниманием смотрящий,— некий прохожий подступил л нему с вопросом: «Скажи, мудрец, сколько звезд на сем небе?» — «Мерзавец! — ответил сей,— никто необъятного объять не может!» Сии с превеликим огнем произнесенные слова возымели на прохожего желаемое действие». Мы, конечно, живем не на плоской обложке журнала, а в геометрически трехмерном мире, как мы условились, с порядковым номером п. И очень может быть, что этот мир — лишь ничтожный кирпичик мира с порядковым номером /1+1, а наш мир, в свою очередь, состоит из невообразимо большего числа миров с порядковыми номерами п— 1, которые мы называем частицами. И так до бесконечности — как вширь, так и вглубь. О такой бесконечности писал Валерий Брюсов в стихотворении «Мир электрона»; в наши дни физики высказывают серьезные гипотезы, согласно которым существуют частицы типа «черных дыр» (например, «фридмоны» академика М. А. Маркова), по устройству неотличимые от нашей Вселенной, и гипотезы, согласно которым вся наша Вселенная представляет собой «черную дыру» — частицу какого-то другого, невообразимо большего мира... По-видимому, только такая бесконечность и может реально существовать: это Большая Бесконечность, где-то в середине которой (хотя какая середина может быть у бесконечности?) затерян и наш мир; все миры Большой Бесконечности, вместе взятые, существуют как бы вне времени, поскольку если оно течет бесконечно, то бесконечно удаленным от начала, которого никогда не былр, может считаться любой миг, как может он считаться слившимся с началом. И если математика, не боящаяся никаких бесконечностей, описывает именно Большую Бесконеч ность, то физика описывает лишь ее неизмеримо малую часть, в которой непременно есть и самое малое, и самое большое. Куда бы ни обратился наш взор, мы увидим вещество. В каждом его грамме содержится примерно 1024 частиц — электронов, протонов, нейтронов. Если каждая из этих частиц — мир порядкового номера п— 1, то, значит, внутри каждой из них горят мириады звезд, освещающих неисчислимое множество планет, среди которых могут быть и такие, на которых живут существа, способные размышлять о бесконечности. Только все в этом мире происходит неизмеримо быстрее, чем в нашем,— наверное, во столько раз, во сколько наш мир больше электрона (если вслед за Брюсовым считать, что мир электрона неотличим от нашего) примерно в 1041 раз. Тогда если для нас мгновение длится 0,1 секунды, то в мире порядкового номера п—1 за это время пройдет примерно 1023 миллиардов лет, а те 10 миллиардов лет, что существует наш мир, в масштабе времени мира с порядковым номером п+1 промелькнут за 10~24 секунды — неизмеримо короче нашего мгновения. Эти бесчисленные миры трепещут и в каждом язычке пламени свечи, и в каждой клеточке нашего тела. Число миров лавиной растет до бесконечности при движении и в ширь и в глубь материи, от одного ее структурного уровня к другому. Все эти миры живут полнокровной жизнью, и даже если Земля — единственная колыбель разума, то это вовсе не значит, что мы одиноки во Вселенной: даже в каждой ничтожной пылинке, содержащей несчетное множество миров, должно быть заключено бесконечно большое число планет, населенных разумными существами. И быть может, каждый акт рождения электрон-позитронной пары — акт рождения бесчисленного множества миров, а каждый акт аннигиляции — свидетельство их гибели? Все это наводит на слишком грустные размышления. Вернемся-ка лучше на нашу маленькую Землю, где днем светит солнце, а ночью — звезды, где есть и море и небо. И где есть близкие и друзья, рядом с которыми можно вовре не думать ни о бесконечности, ни о том, что все, что имеет начало, имеет, к сожалению, и конец. 41 |
