Техника - молодёжи 1986-11, страница 53

он неотвратимо столкнулся бы в делах внутренней жизни по крайней мере с двумя проблемами — злоупотреблением помещичьей властью и положением раскольников. Частенько заступаясь за крестьян, Николай Иванович навлек на себя недовольство помещиков. Не говоря уж о крупных причинах, они гневались на него даже и за то, что он принимал посетителей в порядке очереди, без исключения, не обращая никакого внимания на их чины и звания.

Хотя Хмельницкий как гражданский губернатор не имел права по своему усмотрению решать или прекращать дела о раскольниках, тем не менее он всячески старался внушить чинам уездной администрации, чтобы они не преследовали их понапрасну и не проявляли излишней ретивости там, где высшая власть этого не требует. Умеряя пыл полиции, Николай Иванович указывал ей действовать в строгом соответствии с законом. Но и эта позиция губернатора вызывала резкий протест местного духовенства, очевидно, способного вести борьбу со старообрядцами только полицейскими методами.

Многочисленные и сильные враги не упускали из виду ни одного промаха Николая Ивановича, чтобы скомпрометировать его и ускорить падение. И когда масса подобных фактов достигла «критической» величины, словно по команде, в Петербург посыпались письма, в которых указывались все прегрешения Хмельницкого. Наиболее весомым из них, конечно, было то, что строения, возведенные при нем в губернии, обошлись казне крайне дорого.

Хмельницкий остро чувствовал, что над ним вот-вот разразится гроза, и мучительно искал пути и средства перехватить инициативу и повернуть ход событий в свою пользу. Ему крайне нужно было найти какое-то неординарное решение. И оно пришло неожиданно, во время чтения Вальтера Скотта. Мысль, мимоходом брошенная романистом, в подготовленной к восприятию сенсации голове смоленского губернатора и поэта претерпела удивительное превращение и заиграла самыми причудливыми красками.

Ведь годы, проведенные Хмельницким в канцелярии петербургского генерал-губернатора, его многому научили. Отлично зная царившие при дворе настроения, он мог безошибочно предположить, что находка московских сокровищ откроет ему двери первых особ государства. И все его вольные и невольные прегрешения с той, петербургской, высоты покажутся ничтожными и будут оставлены без последствий. Разгадка семлевской тайны становится теперь делом, от которого зависит его судьба.

Обстановка, складывающаяся вокруг него в Смоленске, не оставляла времени на глубокие размышления. И Хмельницкий, словно азартный игрок,

чтобы отыграться, вынужденный идти ва-банк, пренебрегает малейшей осторожностью.

Пока он раскручивает семлевскую историю, ситуация вокруг него несколько разряжается, создается видимость, что местные недоброжелатели притихают. Но эта буквально вырванная передышка продолжалась всего около двух лет. К 1837 году о безнадежности семлевской затеи становится ясно и Хмельницкому. А вскоре умирает и граф Никита Петрович Панин, который оказывал ему невидимую для постороннего глаза, но очень существенную поддержку. Силы противодействия, вынужденные скрывать свои истинные намерения до более благоприятной поры, приходят в движение.

И так случилось, что именно в это время — летом 1837 года — губернатор отправился в столицу хлопотать о выдаче из казны средств на окончание постройки Благовещенской церкви. Там его ждал исключительно суровый прием, по сути дела, Хмельницкий сам наскочил на кулак. Ему, кстати, поставили в вину и строительство шоссе Смоленск — Москва, прокладка 20 верст которого из-за махинаций и взяточничества подрядчиков обошлась более чем в 1,5 миллиона рублей серебром — по 75 тысяч рублей за версту! — цена неслыханная даже для того времени, когда казнокрадство совершалось без всяких стеснений и не считалось особым пороком.

Визит в столицу обернулся для Хмельницкого полным крахом, высочайшим указом от 6 июля 1837 года он был назначен губернатором в Архангельск. А в это время в Смоленск направили особую комиссию, составленную из чиновников военного и гражданского ведомств для расследования на месте причин дороговизны Смоленского шоссе. Комиссия вскрыла огромные хищения со стороны строителей, попал под подозрение и Хмельницкий. Он обвинялся если и не в соучастии, то по крайней мере в халатном отношении к делу.

По итогам расследования в начале 1838 года Хмельницкого вызвали из Архангельска в Петербург и заключили в Петропавловскую крепость, в которой он просидел до 1843 года.

Из рослого, плотного и широкоплечего мужчины, каким он был раньше, Николай Иванович превратился в совершенно разбитого болезнями и нравственными страданиями седого и полуслепого старика. В надежде поправить свое здоровье он, выйдя из заключения, уехал за границу. Однако, не вылечившись, возвратился на родину. Пытался писать, но без успеха. Надломленный нравственно и физически, 8 сентября 1845 г,ода Хмельницкий скончался и был похоронен на Смоленском кладбище в Петербурге.

...Так печально закончилась первая попытка найти сокровища на дне Сем-левского озера.