Техника - молодёжи 1998-03, страница 47

— Допускаю, что вы лично не препятствовали делу реставрации Колокола, в шайке этих негодяев не состояли, трансформатор не жгли. Ведь не поджигали трансформатор?

Белозубый избранник и обольщенный представитель масс со всей очевидностью почувствовал, что на него напяливают какой-то актерский хитон, причем нигде не жмет, впору, что он уже в карнавальных лохмотьях Проходного персонажа, уже вкручен в роль и имя ее — жертва. Он не пожелал, пытался освободиться от рванины, чудесный оскал сменился гримасой жгучего отвращения, но было уже поздно.

— Не поджигал! — страшно выкрикнул несчастный, причем чистую правду, испугавшись именного подозрения, но ненависть исказила благообразие симпатичного лица, будто его вынудили к грязному лжесвидетельству.

— Не имеет значения, пустяки, — Идеалист мгновенно простил красавчика, гримасу тот скорчил всем в лучшем виде, густую, роль исчерпана. — Цель вашего существования, вашего мига в мироздании Вселенной — персональная пенсия, и во имя этой стервозной миссии вы будете рвать и метать, как ваш генерал, которому горизонт в куски разнести снится, пальнуть только допустите. Руки чешутся Вселенную на мушку взять! Чтобы вас оценили — на персональную пенсию повыше — вы крушили все встречные Колокола, как их там не называли, синонимов пруд-пруди. И неплохо получалось.

Ни о вас, полупроводник и ямщик, ни о ком из присутствующих не положено говорить плохо, не принято, о покойниках плохо не говорят. Вас нет, покойники вы, и имеется тому веское доказательство — смердите. Слышали же от меня положительные эпитеты — «неплохо», «хорошо», а то что «ломали», это уже не эпитет.

Все присутствующие весьма удачно загримированы под живых, но краски разве подвигнут на живое действие. Я уж не говорю — отлить Колокол, это подвиг. На пустяк не способны, наладить и поднять чужой труд. Окатить ледяным душем, как те летописные перестраховщики по пожарной части, — это пожалуйста. Вот и пригнали таких на траурный праздник, посчитаться. Давать расчет под удар,

Калигула или Нерон так когда-то помечтал о своем возлюбленном народе: если бы у этих проклятых римлян, сказал, была одна голова! Отрубить бы одним ударом всем сразу. А другой из них дал мысли менее кровожадную редакцию: всем бы римлянам — одну задницу. Чтобы дать пинка разом! Последнюю редакцию мы сегодня и выразили. Серпом по гландам. Комментарий для нежелающих признаться себе в итогах операции.

А впереди, что там? Многие слышали об изобретателе громоотвода, американце Франклине. Вот он однажды пересекает океан и послом появляется в Париже. А там эпоха эшафота, механизм на каникулы не отпускают. Франклин головотяпства не одобрял, но деваться некуда — революция же! Образумятся, думает. Надумал приободрить французов, сказать им по-ковбойски о'кей, но переиначил — се ира! Присловьем стало, И я присоединяюсь к этому тосту. Дело пойдет. Дорога к Храму открыта...

Слова, оказавшиеся прощальными, остались как на вешалке в неправдоподобной, больной тишине затаившегося зала, покидаемого усталыми гостями, хотя какой-нибудь из квадратных метров на штанге мог еще вытерпеть и приютить — как раз на четыре персоны. Так ведь не присесть, стоя надо облокачиваться. Приоткрыв стеклянную дверцу панорамного витража, команда

благополучно выбралась прямо в ночь расцветающего садом мая. Вверху загустевшая синева консервировала бесчисленную коллекцию звезд, прекрасно сохранившуюся с прошлого мая — все до одной на месте!, месяц запутался рогами в свежей листве еще нестриженных ветвей, где-то подальше прищелкнул, пробуя воздух на свежесть, главный по зарослям — соловей.

— Вот и все. Слава Богу! — почти грустно произнес в темноту Василий. Тропинка, неутоптанная пока, но вполне уверенная, вилась и неслась на стоянку, где в автобусе дремал шофер.

— А чего ты там с мэром под финал уединялся? Мы же видели, от нас не скроешься, — Фридрих, Грамм захотели оказаться в курсе светских переговоров.

— Дрень-тилим-ля-тинь... — отчаянным серебром посыпалось сквозь кусты и ветви от светящегося праздником особняка.

— На всю катушку запустили. Начинается с колокольчиков, мелкой пташечкой. Я им такого там накрутил, оперу намонтировал, причем с солистом. Пока увертюра, пусть приготовятся, — Грамм остановился рядом с Фридрихом, внемля переливам развивающейся увертюры бубенцов.

— Так чего там у тебя, Васенька? — Фридрих всегда умудрялся уходя не уходить.

— Да ведь новая заявка — будет у нас или нет? Ничего не мог толком сказать, а теперь, наконец, оформилась. Готова. Абсолютная. Боже, боже! Бродила-бродила, а точку здесь поставил, когда заключительную речь произнес. Себе не верю, — голос Идеалиста звучал из полутьмы подавленно, неузнаваемо,— Куда Колоколу. Одно слово, а не выговоришь, страшно что-то. Подохните...Так вот — Реплика! И не какого-то там изделия, а целого архитектурно-инженерного сооружения. На миллиарды пойдет! И дело состоит всего-навсего в том, что надо снова построить на месте взорванного.,.

— Идеалист продолжал сообщать о поставленной точке, но слова вместе с тяжелой точкой оказались смяты, задавлены внезапно уплотнившимся воздухом, подушкой наотмашь заложило уши, заткнуло глотку, затолкав все слова обратно — то взревел Колокол, спущенное с цепи чудовище, вырвавшееся на свободу простора через каскад мегафонов. Все трое беглецов схватились за уши, пригнулись, как от близкого разрыва снаряда. А когда разогнулись, уши ломило от пустоты.

— Мать их в пионерскую правду! — бешено сквернословил Грамм. — Предупреждал ведь, чтобы в полсилы, вертеп рухнет. Пор-

А пленка чего-то шипела, отплевывалась, пока надрыв хриплого, сановитого голоса, хорошо знакомого столбенеющим гостям, трижды не потряс оглушенные окрестности:

— Черт! Черт! Черт!

— Да уж, — оробело обронил контуженный Василий Васильевич, возвращая дар речи. — Прямо какой-то свальный грех в воздухе. Давай ноги в руки.

Гости кинулись по тропе, почти не разбирая пути, не оглядываясь, только Грамм безутешно обернулся пару раз на огни брошенного дома, что-то бормоча.

— Не рассчитывал на такой эффект, ей-богу, братцы, не ожидал. На всю катушку, матоболы, врубили... Свет в окнах погас, замыкание... Ух, зажегся... Грех вышел... А я им на полчаса напродолжал, наклеил...

— Ба-а-мм-нн-о-о-а... — вздох золотой расплавленной волны настиг, смыл ненужные покаяния беглеца, подхватил щепки слов, покатил по ночи во все пределы, на Кимры и Шатуры, через всю ночь поверх

всего живого. И сколько не рысили они, мечтатели абсолютной идеи, потом уж и бежали на волю, спозади в нереальные, обесчувственные спины их призрачных, смешавшихся с разбитой в куски темнотой майской ночи фигур, в эти спины качало неудержимым, всесильным:

— Бум-м-ма-а-о...

и хрипело вдогон:

— Черт!.. Черт!.. Черт!.. □ ПОСЛЕСЛОВИЕ

Нынешние любители фантастики мало что знают о Владимире Григорьеве. А вот еще четверть века назад его рассказы, будь то «Рог изобилия», «Дважды два старика робота», -Аксиомы волшебной палочки», «Образца 1918-го», сразу становились знамениты, переводились на многие языки. В ту пору об их авторе ходили легенды, как некогда о Велимире Хлебникове или Александре Грине. Одни поговаривали, что он был любимым учеником великого боксера-тяжеловеса Королева. Другие — что он лично знал академика-ракетчика Королева и помогал тому советами. Третьи — что он на месте взрыва Тунгусского метеорита общался с инопланетянами. В общем, невероять. Мы, друзья Григорьева, молодые журналисты, начинающие писатели, меж собою так и называли его — Инопланетянин.

Меня всегда поражало в нем переплетение яви и фантастики. Замысловатые сюжеты исторгались из уст этого статного широковзорого великана - как искры из метеоров в августовскую ночь. Случалось, в отделе фантастики «ТМ», которым я тогда заведовал, он допоздна ошеломлял компанию литераторов своими фантастическими байками, а через некоторое время — чего греха таить! — они появлялись слегка подправленные, под другими фамилиями. Инопланетянин не обижался, будучи на редкость бескорыстен и незлобив. Как ни странно, эти его черты спокойно уживались с чувством собственного достоинства, эдаким внутренним аристократизмом. Он был не просто талантлив -избыточно даровит, и, кстати, сей дар заметил обычно скупой на похвалы патриарх русской фантастики великий Иван Ефремов.

Если правда, что вокруг Земли существует мыслительная оболочка всех времен и народов — ноосфера, то наши потомки расшифруют многотомное «Полное собрание устных рассказов Инопланетянина».

...Однажды — в конце шестидесятых — Григорьев пропал бесследно, даже всесоюзный розыск не помог. Прошло полгода, если не больше. И вот однажды вижу я сон: Володя, кудрявый, ясноглазый, похожий на Сергея Есенина, спускается ко мне с холма, заросшего цветочками, и говорит: «Не беспокойся: хотя моя духовная оболочка на Луне, но грешное тело - на Земле». - «Когда ж ты вернешься, братец, — спрашиваю- Все ж семья, детишки...» - «А ты подай мне письменный знак», - отвечает Инопланетянин, и сон прервался. Наутро рассказал видение у себя в редакции, и было решено дать знак. Одну из статей, уже находившихся в верстке, мы назвали «Оболочка Григорьева на Луне» и стали ждать, что будет. Батюшки-святы: в день выхода журнала со статьей Григорьев объявился, но и до сегодняшнего дня хранит молчание, в каких мирах странствовал.

Рассказы Инопланетянина всегда принимались цензурой со скрежетом зубовным, иные не печатались годами. А блистательная повесть «Колокол Колоколов» побила все рекорды насильственного забвения, пропылившись с десяток лет. Вот откуда в тексте уже канувшие 8 многоводную Лету архаизмы: горком, советский, товарищ мэр, предисполкома, Моссовет, всесоюзный. Сих слов набралось бы и побольше, не ужми редакция (скрепя сердце!) повесть - ведь даже и журнальный вариант занял два номера. Как бы то ни было, а славно, что колокол Григорьева снова заговорил на всю Россию-матушку. Во утешение Инопланетянину. ■ Юрий М.МЕДВЕДЕВ

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 398

ЕЕЯ