Техника - молодёжи 1998-08, страница 46

Одного из хозяев — того, кто заговорил с Алъкою первым, — звали Марком: этакий улыбчивый герой комикса, со светлыми волосами под бокс, ямочкой на подбородке и сильною шеей. Второй, смуглый, ростом пониже и коренастей, блестел яркими цыганскими глазами, скулы обегала бородка: имя ему было Азор. Она исподтишка любовалась обоими — отвыкла от неистасканных, упругих лиц, от чистой кожи.

Хлеб оказался не менее сытным, чем любое мясо. Скоро наевшись и слегка опьянев, Алька закурила и полюбопытствовала:

— Что у вас тут, база какая-то военная, что ли, или лаборатория? Раз уж пустили, наверное, могу спросить...

— Пожалуй, что военный объект, — снимая капли с усов, ответил Азор.

— Верится с трудом. Даже документов у меня не спросили. Шпионов не боитесь?

— А мы вас и так знаем, — сказал Марк, поднося ей программку театра "Вифлеем" — откуда достал, Алька не заметила. На скверном фото все же можно было узнать Алину в омофоре, стоящую за плечом Судьи.

Она встрепенулась:

_ Так вы меня на сцене видели? Очень приятно! Ну, и как вам спектакль?..

Откликнулись не сразу. Алька размышляла, из какой ткани сделаны их комбинезоны: такая нежно-ворсистая, но, пожалуй, плотнее любого брезента. Ни нашивок, ни знаков различия... Конспираторы!

Отхлебнув вина, Марк деловито спросил:

— А вы знаете, на чьи деньги существует ваш театр?

Вопрос застал ее врасплох.

— Н-ну, не совсем... Что-то там говорил Борис Василич, я не вникала. Вроде, совместное предприятие какое-то. В общем, деньги они зарабатывают на чем-то другом, а театр так... содержат.

— Меценаты, значит... Ладно. — Собрав пустые стаканы, Азор бросил их в отверстие под столом, откуда не донеслось ни звука.

— А... я что-то не так сказала? Ну, извините, я актриса; спрашивайте у Борис Василича, он у нас и режиссер, и директор.

— В свое время спросим, — закрыл тему Азор, а Марк добавил совсем другим тоном, чуть ли не виноватым:

— Понимаете, Алечка, мы сейчас не можем... укрыть вас. Ваше здоровье вне опасности, но... вам придется вернуться в город. Ничего не будет страшного: осмотрят, проверят приборами и самолетом отправят куда надо.

Она почувствовала, как отпускает хмель; стало до боли неуютно, точно пинком ее вышвыривают на снег.

— Но я же киеалянка! Мне в Киев надо, у меня там мать. И работа, между прочим...

— Ну, работы у вас, считайте, уже нет, — отозвался жесткий Азор. — Всю труппу наверняка отправили к черту на кулички, в карантин. А к Киеву через кордон не пробьетесь, стреляют без предупреждения.

— Да хоть позвонить-то я должна, как вы думаете?..

— А это у нас запросто, — сказал Марк и, не вставая, подал ей телефонный аппарат, все из той же полупрозрачной массы. Провод отсутствовал, цифры были нарисованы прямо на панели.

— У вас тут часом не цирк? — спросила Алька.

— Ага, бродячий — шапито..- Вы не нажимайте, просто касайтесь пальцами.

Мать оказалась дома и сразу закричала в трубку — так, что стало неудобно перед хозяевами. То обзывая дочь дрянью, то рыдая, мать спрашивала, где Альку носит, почему она не позвонит; сама себя перебивая, причитая, как жутко ей одной, какие ужасные слухи ходят по городу: будто появилась на Востоке чья-то армия, против которой никто не может устоять; скоро доконает Россию и до нас доберется... Уловив короткую паузу в слезах и криках матери, Алька быстро сообщила, что план гастролей изменился: они должны побывать еще в нескольких городах, вернутся примерно через месяц. Мать снова завыла, рассказывая о бандитах, что отбирают средь бела дня полученный по карточкам паек, о сексуальных маньяках-потрошителях, публично повешенных на площади Независимости; скомкав прощание, Алька положила трубку.

— В город надо вернуться затемно, — наставлял Азор. — Утром начнут прочесывать вертолеты, и тогда уж точно всадят пулю, чтобы не возиться.

— Поняла, не дура; иду, — сказала она, принудив себя встать и раздавить окурок в пепельнице. — А вы-то сами... как? Или вас не тронут?

— Спасибо за беспокойство, мы примем меры. Всего вам хорошего, Алина, еще увидимся... — любезность у Азора выходила не очень натурально, он явно спешил избавиться от гостьи.

Марк вывел ее наружу; отвыкнув от промозглой сырости, Алька съежилась, обхватила себя за плечи. Далеко драли горло петухи, приближая рассвет.

— Ну, до свидания, Алечка! — сказал Марк, протягивая ей руку.

Разом такою заброшенною осознав себя в кошмарном мире,

захотела она прижаться к широкой Марковой груди, зажмурив

глаза по-бабьи, обо всем забыть... Ничего, конечно, такого не сделала. Лишь спросила:

— Что это там Азор говорил — еще увидимся?

— Он говорил праеду, — серьезно, тихо ответил Марк. — Будет трудно, больно, невыносимо, — терпи, встретимся обязательно. Только верь, что мы правы — что б ты не увидела, верь!..

— Господи, кто это — мы?! И что я такое могу увидеть?..

Не ответив, он прижался гладко выбритой щекою к ее щеке:

— Иди в город, торопись! Дорога будет спокойной...

"О чем это он?..." Ближе и громче, упоен собою, загорланил петух. Отвернувшись, Марк прошагал к зданию и вошел, хотя перед ним не открывалась дверь; и сразу гладкая ступенчатая постройка обрела вид подлинной неприступной пирамиды; стучи — не достучишься, хоть тараном бей.

Алька уже бежала, согреваясь, обратно по склону холма, когда за нею сыграли тихие трубы в унисон долгую басовую ноту. Оглянулась — и села без сил, без мыслей в холодное месиво. Стреляя огнями на всех гранях, над соснами по косой взлетала пирамида. С тыла, который ранее был невидим Альке, нижний уступ вытягивался наподобие палубы, корма была скошена. Полминуты — и свечой в бледнеющее мутное небо под петушиные клики ушел беззвучно гигантский корабль.

Все случилось, как говорил Азор. Перед восходом, грозно ревя, пролетели над Городищем военные вертолеты. Не без дрожи пустынными улицами шла Алька к больнице, где был главный пост ЭВК: а ну, как впрямь не станут возиться? Ночь где-то прошлялась; прицелятся из окна, и метров с пятидесяти... Но никто не стрелял, не выбегал навстречу.

Двое дежурных, врач и санитар, беспечно сняв респираторы и перчатки, смотрели в ординаторской телевизор. По будням всего час работало телевидение, передавая сводку новостей и выступления сатириков; в выходные добавлялись рок-концерт, развлекательные игры — программы сопредельных держав, сплошь враждебных, отсекали нещадно... Медики вошедшую не адруг заметили, так что Алька успела приобщиться к мировым событиям.

Планету словно в падучей трясло. Бойня племен на юге Африки, с отрезанием голов и сдирением кожи заживо, вторила вполне "цивилизованному" переделу границ между Албанией и Македонией — там трудились испытанные Т-72, усердно перемалывая деревни. Закавказский фронт расползался уже до Мешхеда; войска Исламского Пакта стояли едоль всей границы Туркмении, готовясь выступить на стороне Ирана. Великий муфтий Пакта снова проклял безбожную Турцию, забывшую шариат. Стамбулу, кроме ответных проклятий, крыть было нечем, его передовые части застряли под Нальчиком, да и скрывающийся в горах с верными джигитами грузинский царь Георгий немало портил настроение...

Жаркий декабрь стоял на Западе. Самозванное государство басков, терпя удары с двух сторон, тем не менее пыталось переварить франко-испанскую границу. Даже кроткую Голландию лихорадило: туда валом валили израильтяне, после взрыва ядерных мин в порту Хайфа не желая жить на отравленной земле... Бундесвер, вслед за провалом переговоров по Силезии уверенно занявший земли от Щецина до Вроцлава, теперь собирал танковый кулак, направленный, как полагали, на Украину. Момент немцы выбрали подходящий. Украина завязла по уши: четвертый раз за последние месяцы венгры отбили Мукачево-Мункач, королевские ВВС Румынии валят химические бомбы на пригороды Одессы, а из Севастополя вышел ракетный крейсер "Наливайко", дабы помочь сечевым стрельцам, теснимым донскими казаками в Приазовье.

Ах, нигде не царил покой: Китай, уже почти распавшийся, продолжал слать дивизии в Республику Синьцзян, высокогорье гремело жестокой стрельбою; "Лига освобождения Квебека" взяла на себя очередной взрыв в Оттаве, разнесший целый мост с автомобилями. Если не был послан британский экспедиционный корпус выбить иранцев из Баку и защитить свои Нефтяные Камни, го лишь по той причине, что Лондон косила "зеленая маска", и Англии нынче было не до каспийского топлива...

И на всю эту неразбериху, кипение больших и малых стычек неотвратимо надвигалась с Востока чудовищная тень. Подавленный диктор передавал слухи, точь-в-точь как Алькина матушка: американский флот потоплен в Тихом океане, рушатся города Японии, волна беженцев достигла материка, где и китайцам не лучше, — но ни слова, ни кадра нельзя получить оттуда, словно в тени этой захлебываются мощные передатчики...

Наконец, дежурные соблаговолили заметить Альку и разом встали, обдав ее запахом свекловичного самогона. Алькины данные небрежно записали в книгу; зевая, часок помытарили на обследовании — и "скорою помощью" отправили в Смелу. Оттуда, еще с полусотнею людей, выловленных за ночь, автофургон повез ее на Черкасский аэродром.

Вынужденная компания внушала чувства самые горькие. Все, как водится, одеты были в немыслимую ветошь, которая в благополучные советские времена давно согревала бы крыс на свалке, — цветная ткань заплат не об экстравагантном вкусе говорила,

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 8 98

КЗ