Техника - молодёжи 1998-08, страница 47

но лишь о том, что другой лоскут достать не удалось: то зеленая скатерть из конторы, то алый пионерский галстук обнаруживали себя на локтях, на коленях... Многие, как и Алина, ночевали под открытым небом, промерзли, оголодали и озлобились до последней степени. Две женщины в фургоне затеяли свару — каждая хотела посадить своего ребенка дальше от ахода; дремавший старик в драной полковничьей советской форме проснулся и бешено заорал, чтобы они заткнули глотки, за одну из женщин вступился ее муж, интеллигентного вида, дети дружно заревели... "Отчего люди такие злющие?" —думала Алька, зажатая в угол, подпрыгивая вместе с фургоном на частых выбоинах. "Вроде бы всем одинаково плохо; так нет чтобы поддержать друг друга, утешить — собачатся! Что еще надо с нами сделать, чтобы мы подобрели?.."

Такое "веселье" продолжалось всю дорогу до Черкасс — но умножилось неизмеримо, когда их высадили в аэропорту и слили с огромной толпою, ждавшей посадки у аппарели пузатой "Мрии". Толковище в оцеплении автоматчиков с закрытыми лицами взрывалось криками, бранью; детский плач сделался пыткой для ушей. То и дело живой прибой накатывался на солдат, мелькали кулаки, "демократизаторы" и приклады, кого-то сбивали с ног, волокли, связывали... Алька вновь успела задубеть и вовсе извелась, пока объявили посадку.

Кресла в салоне были сняты, а может, и не предусмотрены. Топот, возбужденные голоса эхом наполнили пустоту, объемом не уступавшую дворцам спорта. Их рассаживали на полу, также подчас орудуя прикладами; затем солдаты прошли вдоль рядов, каждому привесив нагрудный жетон с "андраевским крестом" и наспех намалеванным номером. "Как при Пол Поте", — сказал кто-то поблизости. Напротив Альки молодая мать, ни на кого не обращая внимания, давала грудь младенцу.

Из общего жужжания ухо выловило возмущенный разговор о Хоменко: весь Городищенский район уже знал, как Трохим Карпович с семьей и прихвостнями под охраной национальной гвардии отбыл в Киев, и никакой ЭВК не смог его остановить — хотя, возможно, районный царек вез в столицу вирус "маски"...

Им объявили по радио, что самолет летит на Алтай, где расположены крупнейшие карантинные лагеря (всемирная санэпидслужба, возникшая с появлением "зеленой маски", границ, тем более регулярно изменяемых, не признавала). Алтай, так Алтай, — подумала Алька; но удастся ли оттуда написать или позвонить матери?..

Полет начался, через пару часов на тележках стали развозить завтрак — пшенную кашу в алюминиевых мисках, холодный несладкий чай. Алька прикидывала, во сколько могут обойтись нищим, обескровленным странам бывшего Союза карантинные меры. Одно топливо сейчас, Господи... Мало нам наших свар! Но летающая пирамида — откуда взялась, чья она?' Военный объект... Такой техники на Земле просто не может быть, ни у каких американцев. Или может? А если все-таки... Неужели вправду есть то, во что она давно уже не верила и над другими смеялась, когда те заводили треп об НЛО, о межзвездных опекунах человечества? Притворщики-пришельцы, изображающие землян... Хотя — могут же они быть, как люди. Марк... Она, Алька, для него вроде Аэлиты. Если, конечно, хоть немного понравилась, а не просто пожалел загнанного зверька... Вдруг близко посаженные глаза-маслины Ву-лича возникли перед ней, победительная его усмешка — всю будто ознобом проняло, защемило под животом... Самой себя застыдясь, Алька вернула нежные мысли о Марке, стала представлять их будущую встречу.

Они летели навстречу Солнцу, и день для них укорачивался. Сумерки густели над Волгой; невидимы для карантинников, по береговым горам и плесам, по чугунной воде змеились рыжие, черные, белые дымы — выбросы чудовищных заводов, Евросоюзом и Штатами выстроенных посреди России: не чистеньким же бельгийцам или швейцарцам вдыхать этакое, когда есть выдрессированные и на все за валюту продажно-согласные русскоязычные власти...

В Саратове, первом пункте заправки, налитое мрачным пурпуром, садилось Солнце. Выгнав всех на поле, солдаты, понятно, не повели в аэровокзал; так и держали, оцепив, пока "Мрия" высасывала через шланги пару автоцистерн. У ангаров стояли армейские грузовики и танки, а в начале взлетной полосы высилась груда обгорелого металла. Через охрану быстро узнали все: подорван Ту-154 с пассажирами, немцами-колонистами из Энгельса, приглашенными поселиться в Крыму. Сработали крымско-татарские боевики.

Потом, сводя с ума, потянулась ночь, на высоте десяти тысяч метров, неуютная и горячечная, с редкими провалами в сон и частыми мучительными пробуждениями; бесконечная ночь в храпящем, душном, орущем от кошмарных снов салоне...

Чуть Альке удалось забыться — машина вновь коснулась земли, динамики истошно заревели, гоня к выходу. О воде для мытья не приходилось и мечтать... В новосибирском аэропорту Толмачево резанул не гнилой саратовский, а настоящий, сахарный утренний мороз. Отойдя на пару шагов от дорожки, кое-как обтерлась Алька снегом... Открыв глаза, вскрикнула: привлеченный ее действиями, рядом сторожка стоял офицер в респираторе, держа наготове пистолет.

Время перестало сжиматься — они все круче забирали к югу, мчались уже не вдоль, а поперек дня. Алька не знала, что там, внизу, — к иллюминаторам их так ни разу и не подпустили. Наконец, пришло по цепочке от конвоиров: должны приземлиться в Барнауле, там готова новая дорожка для гигантских воздушных тяжеловозов.

Но часы шли за часами, и разрезанный пополам день уже лиловел, а они все не садились. Мгла сгущалась; продолжался ровно-ревущий полет, в ушах лежали плотные пробки. Живая шепчущая связь донесла: Барнаул не дал посадки, что-то странное происходит кругом, самолет перелетел знаменитую Белуху и уже давно над Монголией.

Далеко за полночь шасси коснулось хрустящего щебня — в сра-доточии пустыни, где некогда Китай испытывал атомные бомбы. До сих пор этот край принадлежал военным, цистерны для заправки прибыли скоро. Пока не закружилась голова, Алька рассматривала звезды: густые и точно влажные, они сливались меж собою, текли молочными реками. И вот — с севера, с недосягаемых высот дошли отголоски грома. Показалось Альке, что среди звезд она различает бледно-фиолетовые сполохи. Беспокойство охватило и малорослых китайских солдат, заправлявших машину, и пилотов, и конвоиров: все спешили, подгоняя друг друга, нервничали и поминутно пялились в небо.

Наконец, самолет снялся — но, гонимый таинственными и страшными вестями, стал забирать все круче к югу. Если бы измученная Алька наутро глянула в иллюминатор, увидела бы ряды рыжевато-серых гор, тронутых по вершинам оранжевой краскою восхода, и в складках вспученной земли блеск речных русел. Но и увидев это, вряд ли уразумела бы без подсказки, что летит над местами, где невдалеке друг от друга рождаются и крепнут вены Южной Азии — Хуанхэ, Янцзы, Меконг.

Полноводный Меконг вился под ними среди щедрой зелени, осколков зеркала — рисовых чеков... Обеденный суп Алька съела над мертвым, окруженным рвами и артиллерийскими батареями полного карантина, Бангкоком; закат встретила над Малайзией.

Среди солдат и их подопечных не стихали разговоры о воздушных битвах, внезапно разразившихся над целым континентом, о некоем полководце, Аттиле рубежа тысячелетий, ведущем наступление от Желтого моря до Берингова пролива; всемирного истребителя называли почему-то Черным Лордом, это напоминало ребячьи "Звездные войны", но и пробирало холодком. Алька даже всплакнула, представив себе, как ракеты Лорда сносят Киев и матушка задыхается под развалинами их старого дома рядом с Андреевской церковью...

Но там, где они приземлились, все разомлело от вечернего зноя и дышало беззаботной ленью. На фасаде макетно-чистого аэровокзала красовалось название, немало взволновавшее Альку. Поди знай, что угодишь сюда, когда хмельная слушала в очередной раз Вертинского: "В бананово-лимонном Сингапуре...пуре..."

На ночь их разместили в зале, для русского глаза чистоты неимоверной. Сингапур, повторяла Алька, пытаясь внушить себе, что она без пересадки из города Городища Черкасской области попала в сей дивный край. Не было здесь ни семей, закусывающих черняшкой на скамьях, ни личностей в рваных носках, спящих на заплеванном полу, ни мерзостных запахов — и вообще народу, кроме них, не было: льдина блистающего пола, шеренги невостребованных багажных тележек с надписями на голубых и зеленых спинках: "Санио", "Сони", "Шарп"... Две стюардессы, косоглазые лакированные куколки в узорном шелку, проходя, лукаво глянули на конвоируемых, пересмехнулись — и тем укололи Альку глубоко и обидно. Не видать ей "бананово-лимонного", как своих кишок без рентгена, и Солнце это праздничное Бог весть сколько дней или месяцев будет мучить ее жарой в наспех сколоченном барачном лагере... если завтра не накроют эскадрильи Черного Лорда.

Утром, даже не раздав завтрак, немытых и вконец изнуренных, их погнали на выход. Общее движение несло Альку к некоей, гладко окрашенной двери в боковой стене; прижало... и тут ощутила она, что дверь не заперта.

Кто скажет, какая пружина сработала в душе Альки? Солдаты оказались впереди и позади, отделенные людским месивом. Ящерицей скользнула за дверь, прихлопнула без стука. Никто из карантинников не осмелился пойти за нею, так и шаркали мимо.

Ее несколько удивило, что и в этом глянцевом раю имеются пыльные служебные лестницы, провода на шершавом бетоне стен, запах мышеедины. Спускалась, терзаемая сомнениями, ежесекундно могла броситься обратно. Дальше-то — что делать?! В кармане грязной куртки, уже изрядно парившей тело, — украинские документы и ничего не стоящие гривны. Искать консульство или посольство? Да есть ли тут наша "амбаседа" — а из российского, пожалуй, и выпрут... И как спросить прохожего: "Тел ми плиз"... или "толк"? "Вер из зе юкрейниэн эмбаси"... или "имбэ-си"?.. Учить надо было английский, на курсы пойти, а не ерундой заниматься, стихоплетством этим.

Внизу, по счастью, тоже не было закрыто. Прежде чем выйти,

ТЕХНИКА-МОЛОДЕ Ж И

«а

8 98