Техника - молодёжи 1998-08, страница 49
свои окна и лег поперек мостовой квадратный столб "Фар Ист Плаза"; расплющился, взметнув тучу праха. Убранное рекламами подземелье тряслось от неистового грохота. С пластами штукатурки падали зубастые фотомодели, айсберги в бокалах, морские слащавые пляжи. С северной стороны ползла по ступеням лавина; Алька в ужасе отвернулась от торчавшей из щебня, еще шевелившейся руки. Люди стояли и сидели на корточках под стенами, словно решив переждать гибель города, как пережидают грозу. Она уже постигла важное свойство "бананово-лимонных": умение вмиг переходить от суеты к полному покою. Мужчины курили, сухой, как корень, старичок чинил поврежденные очки; женщины разбирали предметы из сумок, наспех схваченные в доме... Переход могло закупорить с обеих сторон, Алька снова выскочила на улицу — и, пробежав немного, очутилась в сквере, где грозили падением лишь пальмы да акации. На кроваво-черном полыхающем фоне сквозили кроны. Кругом разливались пожары, все сильнее тянуло гарью. Краем глаза уловив обширный ход темных пятен, Алька обернулась — и все, что пережила она за этот самый насыщенный в ее жизни день, стало не важнее выпитой рюмки джина. В детстве особенно пугали и мучили ее ночные кошмары того рода, когда начинает оживать небо, переходя в новое, чудовищное состояние. Тучи закручивались сплошным водоворотом — и едруг выбрасывали из себя не то летающие дома, не то многомачтовые корабли с парусами, надстройками, крыльями по бокам. Не было больше открытого неба, а лишь круженье заслоняющих друг друга громадин... Теперь наяву повторялся тот ужас. Из-за крыши растянутого на целый квартал "Мандарин-отеля" выплывало нечто, противное рассудку и пониманию тяжести. Гробница Хеопса мыслилась более пригодной к полету, чем это сооружение — десяток больших и малых ступенчатых пирамид вверх и вниз вершинами от массивной плиты-основания. Ребра были прострочены бегущими огнями, изнутри светились грани. За первым чудищем следовала пара меньших, одно вроде лежачего цилиндра с насаженными автомобильными шинами, другое — сложный кристалл, обросший трехгранными остриями; снаружи и внутри были они освещены не хуже любого "найт-клаба", льдисто-сизые, бесшумные. По нижним вершинам пирамид прозмеился фиолетовый разряд, и отель "Мандарин", стеною заслонявший горизонт, разом потухнув, осел со знакомым растянутым гулом. "Своим благополучием также повинны в грехах наших..." — сложилась в ее уме странная, чужим голосом сказанная фраза. За первыми тремя УФО валила в несколько слоев эскадра, подобная тому самому небесному Иерусалиму — так сияли корабли. А внизу ширилась тьма, испятнанная пожарами, перечеркнутая лучами одиноких военных прожекторов. УФО проплыли на запад, светало. Где-то жалко взлаяли зенитные орудия. Алька повторяла весь путь, пройденный накануне по беспечному, макетно-чистому Сингапуру, не узнавая и без того едва знакомые, теперь порушенные улицы. Чутье вело ее к океану. Бедствие было неимоверно велико: отовсюду слышала она завывания спецмашин, крики людей, искавших своих близких; видела ряды укрытых тряпьем тел на газонах, толпы бездомных, полотняные навесы госпиталей рядом с дымными руинами. Маленькие фаталисты быстро и четко наладили помощь: против национального музея народ кормили у полевых кухонь, а за собором святого Андрея, почти неповрежденным, сердитыми жуками рылись в завалах бульдозеры. С рассветом дохнула морская свежесть; засерела, заиграла чешуей спина залива. У набережной Мерлайон-парка, невдалеке от закопченного рыболова, шла погрузка на катера и баржи. Ощутив сразу все свои беды, — безмерную усталость, голод, боль в сбитых ногах, — Алька без сомнений устремилась к трапу. Здесь не спрашивали документов, тем более не было ЭВК: потные полицейские буквально перебрасывали людей на палубы. Платье и белый жакет Алины теперь выглядели не лучше, чем у прочих беженцев, покрытых грязью и копотью, замотанных бинтами. Втиснувшись между бортом баржи и рубкою рулевого, она села, руками обхватила колени — и прямо перед собой среди смоляных голов узрела родной до боли рыжий венчик вокруг лысины. — Гарик?.. — скорее спросила, чем позвала Алька. Он вроде бы не сразу понял, потом несмело глянул ей в глаза — бедный худосочный, вислоносый Шнабель, гений звукотехники и самодельных лазеров, судьбою занесенный среди мирового хаоса в одну баржу с Клюевой! Кинулся, распихав народ, прямо к Альке в объятия. Схватили друг друга так исступленно, будто не было у каждого из них человека роднее. Услышав иностранную речь, кругом потеснились, позволили им сесть рядом. — Ой, Боже ж ты мой, Алечка, тебя же все искали — и офицер бегал, и солдаты всюду лазили, а наши так прямо с ума сходили!.. — Да уж так вышло, извини: тебя не взяла, далеко был. — О чем ты говоришь, я бы с тобой пошел куда хочешь!.. — Боязливо глянув в небо, Гарик пылко зашептал: — Слушай, кто это такие?! Такое вот чтоб летало, это ж сколько надо горючего!.. Наверное, это таки с другой планеты, как ты думаешь? Не собираясь делиться своими мыслями насчет Черного Лорда и его эскадр, Алька смолчала и лишь поинтересовалась, будут ли их кормить. Их скоро обнесли вареным рисом в бумажных тарелочках, спелыми бананами. "Ты понимаешь, это у них кушают самые нищие!.." — кипел Гарик, потрясая ошкуренным плодом. Все дальше уходил берег, невысокие горы над портом; туча гари скрывала разгромленный город, на восходе чернели костяки выгоревших башен. Поначалу Шнабель рассуждал о том, могут ли русские и американские ракеты сбить "эту заразу", затем озабоченно спросил: — Куда они могут нас завезти? Я в школе по географии был дао-ечник. — Вроде тут близко Индонезия, — до предела напрягая память, сказала Алька. — Кажется. Суматра ближе всего. И еще куча мелких островов. — Ну, ты ж у нас профессор кислых щей! И где только понабира-лась... Солнце всползало все выше, злее становился его жар; кто шляп не имел, накрывался газетами, носовыми платками. Алька тоже положила на темя платок, смоченный водой из-за борта — порою волны захлестывали низко сидевшую, медлительную баржу. Внезапно со всех сторон донеслись вопли, истерические рыдания; вскакивали пюди, из катера, шедшего следом, кто-то выпрыгнул в пенную полосу. От порта невысоко плыло страшилище, похожее на пару гантелей, соединенных площадкой, где стояло нечто вроде обсерватории под куполами Крупнее самых больших авианосцев, накренясь вправо, УФО явно совершал плавный, невыразимо величавый поворот. У Альки все оборвалось внутри, день померк... но колосс, мерцая почти невидимыми при Солнце огнями, наклонной дугою уходил к востоку. Он явно не думал расправляться с безоружными скорлупками в океане. Со вздохами облегчения все возвращелись на свои места, на подстеленные простыни или одежду; кто-то уже смеялся, матери успокаивали детей. Но тут рядом с УФО брызнула вспышка, разом в сплошное белое пламя обратив море и высь. От удара по зрачкам ослепла Алька, радуги завихрились в темноте; прозрев, увидела стену вздыбленной воды, со скоростью поезда наезжающую на баржу. Оглушив, скомкав, жгучей солью ворвавшись в ноздри, в глотку, волна понесла ее прочь с палубы, в глубину Уже мертвея, без сил выгребла Алька на поверхность. Их баржа и катер за ней качались кверху днищами, другие суда вроде бы не пострадали, но уже вздувался второй вал, гранитно массивный, хмурый. Настиг, подмял, вскипел бурунами... Нестерпимо долго барахталась она под водною толщей, удушье острым колом разрывало грудь. Наконец, вынырнула. Ни одного судна не было видно на плаву, туман курился от волн. За ним силуэтом уходил к Солнцу невредимый гигантский УФО. Без конца длилась борьба с вязкой водою, то были худшие часы в Алькиной двадцатисемилетней жизни... Море, такое чарующе теплое, все безжалостнее сдавливало ее, вязало будто грубыми веревками, гири подвешивало к ногам. Одно противостояло желанию расслабиться и кануть в ничто — чуть видимая зеленая кайма берега. Дальнейшее Алька воспринимала отрывками, сквозь горячую слепую пелену. Наигравшись, море ударило ее о песок, покатило... Видимо, долго отлеживалась, затем широким пляжем побрела к лесу. Чаща была сплошь перевита жесткими лианами, проросла воздушными корнями. Кажется, ломилась Алька в живую стену, раня руки и ноги; на голову ей сыпалась труха, муравьи долго еще бегали по телу. Яснее осознала себя на битой тропе, проложенной скотом. Скоро пришлось уворачиваться от стада глыбастых буйволов. Тощие пастушата в набедренных повязках все оглядывались на чужеземку, босую, мокрую и грязную, как ни один из местных нищих. Нежданно объявился Гарик. Оказалось, что народный умелец давно уже ведет Альку под руку и болтает, болтает... В заброшенном саду по ее просьбе сорвал Шнабель румяный апельсин с праздничным запахом. Жадно разодрала она кожуру — и взвизгнула. Вместо мякоти дрожала слизь, лопались скользкие нити... Влажные прикосновения ко лбу окончательно прояснили мир. Лежала Алька под сводом куста, осыпанного незнакомыми цветами, розово-красными и бахромчатыми. Рядом сидел мужчина, обмакивая тряпицу в мисочку. Сначала она видела лишь его черную выхоленную шевелюру до плеч, потом... Со всей силою воскресших чувств Алька вскинулась, узнав Вулича. — Лежи, лежи спокойно! — Ловко отжав лишнюю влагу, он снова охладил Алькин лоб. — Тебе, между прочим, повезло, что на меня наткнулась; я кое-что понимаю в медицине, а то бы с таким нервным истощением... не знаю, не знаю! — А... а где Гарик? — боясь прямо спросить, как здесь очутился телевизионщик, задала Алька первый попавшийся вопрос. — За него не переживай: жив-здоров, развлекает всех анекдотами. Уж с ним-то ничего не случится, Ванька-Встанька.. Вернее, Янкель-Встанкель! — Хитрым черным глазом Юрий покосился на Альку. — А меня, голубушка, как и тебя, Бог сюда занес. Видно, мы Ему зачем-то нужны вместе... ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 8 98 шя |
