Техника - молодёжи 1999-06, страница 14

1825 г., она через пять лет была изъята из рукописи «Бориса Годунова» Василием Андреевичем Жуковским, который готовил сочинение Александра Сергеевича Пушкина к публикации. Зачем Жуковский сделал это?

События, предшествовавшие русской смуте конца XVI — начала XVII в., из которых важнейшим, безусловно, было убийство в 1591 г. царевича Дмитрия, и сама смута с ее главным героем — Лжедмитрием I не привлекали внимания сочинителей до 1824 г. Первым к ним обратился Пушкин. В России еще царствовал Александр I, и Николай Михайлович Карамзин уже выпустил свою «Историю государства Российского», когда 25-летний поэт приступил к работе над «Борисом Годуновым». Произошло это в ноябре; в начале января 1825 г. Пушкин дошел до сцены в Чудовом монастыре и... остановился. Почему?

Пушкинисты отвечают: поэт занялся четвертой главой «Евгения Онегина». Что ж, возможно, это и есть единствен

ная причина, но скорее — не сходились концы с концами у «Годунова». Перерыв в работе над ним продолжался три месяца, лишь в апреле Пушкин возвращается к трагедии и одним духом пишет сцены «Келья в Чудовом монастыре» и «Ограда монастырская», которая до сих пор отсутствует в каноническом тексте произведения. Сцена короткая, всего на две страницы. В ней представлен разговор Григория Отрепьева с неким «злым чернецом». Именно он и предлагает Отрепьеву назваться Дмитрием.

Здесь можно сделать кое-какие предположения. Ну, например: не использовал ли Пушкин перерыв в работе над «Борисом Годуновым» для отыскания каких-то исторических сведений, не вошедших даже в «Историю» Карамзина? Содержание изъятой из трагедии сцены вполне

допускает такую возможность. Придумывать некоего «злого чернеца», уговаривающего Отрепьева назваться сыном Ивана Грозного, Пушкин едва ли стал бы — на такой вымысел, на такое отступление от исторической правды он бы не пошел. Чернец, призывающий к захвату царской власти? С какой стати?

Однако положение меняется, если допустить, что это не вымысел, что Пушкину стал известен какой-то факт, выводящий самозванческую интригу именно на монахов Чудова монастыря. Ведь Чудов монастырь — не Соловки или Валаам. Это придворная обитель, и располагалась она в Кремле, буквально в двух шагах от царских палат. Чудовские монахи всегда не только были в курсе дворцовых интриг, но и участвовали в них сами. Иван Грозный желчно бранил чудовских старцев за то, что они только по одежде иноки, а творят все, как миряне. Неудивительно: среди монахов было немало лиц знатного происхождения, надевших клобук по политическим мотивам. Кстати, реальные персонажи сцены «Корчма на литовской границе», монахи Варлаам Яц-кой и Мисаил По-вадьин до пострижения являлись помещиками и числились на царской службе «детьми боярскими». Многие монахи были недовольны царем и патриархом Иовом, его ставленником. Они-то и могли «воспитать» самозванца.

Такова одна из движущих сил са-мозванческой интриги — правда, гипотетическая. Другой, вполне реальной, силой были московские боярские кланы и в первую очередь Рома-

Смерть Дмитрия Самозванца, 1606г:

новы. Между прочим, дворянин Юрий Отрепьев до 1600 г. находился у них на службе. А после разгрома их усадьбы в Москве, спасаясь от преследования властей, бежал в монастырь. Есть немало косвенных доказательств причастности Романовых к выдвижению самозванца. Например, донесения пристава Воейкова за февраль 1605 г. о поведении сосланного в монастырь Федора Романова: «Живет старец Филарет не по монастырскому чину, всегда смеется неведомо чему и говорит про мирское житье, про птиц ловчих и про собак, как он в мире жил, и к старцам жесток, бранит он их и бить хочет, и говорит им: «Увидите, каков я вперед буду!». Кем же видит себя смиренный монах — царем или патриархом? Да и откуда такая спесь взялась? Допустим, услышал он об успехах самозванца, так что из того? Ну,

придет Лжедмитрий и станет бояр вешать да топить, не вникая в их свары и обиды Тут Филарет выдает себя с головой. Он прекрасно знает, что идет на Москву не просто его бывший холоп Юшка, а его «воспитанник», его креатура. Другой вопрос, что Филарет недооценивает польское влияние. У его бывшей марионетки теперь совсем другие кукловоды.

Когда столица уже захвачена, единственными московскими боярами, награжденными самозванцем, становятся... ну конечно, Романовы, срочно возвращенные из ссылки. Иван Никитич получает боярство, а скромного монаха Филарета возводят в сан ростовского митрополита. За что? Неужто за познания в ловчих птицах и собаках?

Наконец в 1613 г. на престол садится Михаил Романов. Со времени побега Гришки из Чудова монастыря прошло только десять лет. В большинстве своем живы дворяне бояр Романовых, с которыми вместе служил Юрий Отрепьев, монахи Чудова монастыря, сотни захваченных в плен поляков, шедших на Москву вместе с самозванцем, и бывшая царица Марина Мнишек. Вот бы учинить розыск и расставить точки на «i» в деле Лжедмит-рия I. Но Михаил и его родственники делают все, чтобы замять дела обоих Лжед-митриев, а Марину отправляют в монастырь, где она тихо умирает, зажатая промеж двух подушек.

Но вернемся к пушкинской трагедии. Сцена «Ограда монастырская» имела взрывной характер. Она не только прямо обвиняла часть духовенства в организации смуты, но поднимала опасный вопрос: кто еще стоял за спиной самозванца? Поэтому Жуковский, готовивший в 1830 г. первые сцены «Бориса Годунова», не дожидаясь запрета цензуры, сам выкинул сцену «Ограда монастырская». Опубликована она была лишь в 1833 г. в немецком журнале, издававшемся в Дерпте.

Формально пьеса была верноподданническая. Обличались преступления Бориса Годунова, ненавидимого Романовыми. Осуждались поляки, а 30-е гг. XIX в. были временем польских мятежей. Превозносилась царствующая династия — в пьесе дворянин Афанасий Пушкин говорит Рюриковичу Шуйскому:

Знатнейшие меж нами роды — где?

Где Сицкие князья, где Шестуновы,

Романовы, отечества надежда?..

И Шуйский отвечает: «Прав ты, Пушкин».

Ладно Сицкие и Шестуновы — о том, что они были прощены царем Борисом и исправно служили ему, поэт мог и не знать, но чтобы Шуйский, потомок великого князя Андрея Ярославича и ненавистник выскочек Романовых признал их «знатнейшими меж нами» и «отечества надеждой»? Это уже топорная лесть, граничащая с издевкой.

Пушкин писал П.А. Вяземскому сразу после окончания «Годунова»: «Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию — навряд, мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!»

Воистину, не зря рукопись была озаглавлена автором «Комедия о царе Борисе и Гришке Отрепьеве». •

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ

МП

6 9 9