Техника - молодёжи 2007-01, страница 40

Ярямя — про<ггрян(Уто — чйпоийк

Вавилонская башня для диктатуры пролетариата

Татьяна СОЛОВЬЁВА

БУНТ МЕЧТАТЕЛЕЙ

В 1918-м, через четыре месяца после победы Великой Октябрьской революции, новые революционные власти вернули белокаменной и златоглавой статус столицы, отобранный когда-то своенравным Петром I в пользу «окна в Европу». И хотя ещё взвивались в небо над голубятнями сизари, ещё греблись в пыли зелёных московских двориков куры, не ведающие пока об уготованном им революционном переустройстве жизни, но конец патриархальной и довольно тихой по сравнению с санкт-петербург-ской московской жизни был предрешён. Старый мир до основания, правда, ещё разрушен не был, но мечты о построенных на его обломках прекрасных городах, уже сделались пульсом времени. Самым чудесным из таких городов должна была стать, конечно же, Москва, так перестроенная с помощью синтеза искусств, новых, нетрадиционных форм и приёмов, современных материалов и конструкций, чтобы уже одним внешним обли

ком выражать революционную сущность эпохи.

И архитектурная мысль забилась в поисках стиля нового века и концепций нового социалистического расселения и перестройки быта.

В Европе и Америке, где также шли поиски нового стиля эпохи, градостроительные надежды наступившего XX в. связывались со стилевым направлением, недавно возникшим и известным сегодня под своим испанским названием — «модернизм». В начале же прошлого века в разных странах оно называлось по-разному: «новое искусство» в Бельгии, Великобритании и США, «югендстиль» в Германии, «стиль Сецессиона» в Австрии, «стиль Либерти» в Италии. Впрочем, любое из этих названий суть явления передавало достаточно точно: бунт новых архитекторов против традиционных регулярных норм градостроительства. Архитекторы модернизма свободно размещали в пространстве здания с различно оформленными фасадами,

применяли разнообразные каркасные конструкции, новые строительные и отделочные материалы — железобетон, стекло, кованый металл, необработанный камень, изразцы, фанеру, холст. Богатейшие возможности формообразования, предоставленные новой техникой, они использовали для создания подчёркнуто индивидуализированного образного строя: здание и его конструктивные элементы получали декоративное и символически-об-разное осмысление.

В России европейский «модерн» в конце 1800 — начале 1900-х гг. воспринимался как чуждый русской архитектуре стиль, и борьба за место «выразительницы» духовного содержания эпохи, развернувшаяся между различными градостроительными школами, шла в терминах авангардизма. Т.е. одни архитекторы полагали, что таким стилем должен стать рационализм, другие видели будущее в конструктивизме, на знамени третьих было начертано «неоклассика». При этом в Москве 20-х гг. прошлого столетия существовали и иные творческие школы и личные концепции, наиболее интересными из которых были концепция формы К. Мельникова, «пролетарская классика» И.Фомина, неоренес-сансная школа и «гармонизированный конструктивизм» И. Жолтовского, символико-инженерный функционализм Г. Людвига и пр. Множество молодых, небесталанных, но так и несостоявшихся архитекторов и вовсе впало во всеобщее ниспровергательство, заблудившись, в конце концов, в лабиринтах формального экспериментирования.

Архитектура начала двадцатых, захваченная жаждой обновления, пульсировала в ритме с бурным временем смены веков, жизненных укладов и традиций, революций и всяческих «измов», возникающих и гаснущих в искусстве, литературе, философии, как огни фейерверков. Иногда разные тенденции переплетались в одном и том же художественном течении, иногда по одну сторону архитектурных «баррикад» оказывались противоречивые тенденции, разные мастера с непохожими творческими судьбами, различными идей-но-эстетическими и общественными позициями, тогда как те, чьи идеалы и взгляды были близки, — расходились. Но в главной идее расхождений не было: проектирование новой среды обитания мыслилось, как революция в общественном бытии и в сознании людей.

Николай Ладовский. Коммунальный дом, 1920. Москва, ГНИМА им. А.В. Щусева

1 6 2007 №01 ТМ