Юный техник 1957-11, страница 11

Навалились на него колчаковцы, заломили руки, рот портянкой заткнули, колотят прикладами, пихают сапогами в живот, подводят к корме. Он мотает головой, ветер волосы ерошит, бросает на глаза. Пригнули его к фальшборту.

— Живей! — кричат палачу, и тот уже колотушку подымает.

— Народ не осилишь... Наша возьмет! — донеслись до Лаврентия глухие, задушенные слова.

Что было дальше, не помнил. Как во сне слышал, тащат куда-то, потом швыряют, и полетел он вниз, считая головой железные ступеньки трапа. Очнулся, когда ребята вылили на голову ведро воды...

— Вот здесь это было, — сказал бригадир. — Отсюда выводили, здесь ставили и сбрасывали вон туда... В иркутском музее колотушка хранится... В музее-то бывал? Волоски налипшие видны. Остались с той ночи...

Стало очень тихо. Несколько девчат, забывших про обед, молчали, и по Тимкиному телу пробежала ледяная дрожь.

— А потом? — спросила одна из девчат.

— Потом? Партизанить ушли мы с Лаврентием... Ох, как ненависть к душе прикипела. Прикипела и не отпускала, пока последнего беляка не порешили. Громили их — рука ни разу не дрогнула. А ты говоришь: откуда права!..

Тимка, холодея, сидел на корточках, и перед его глазами дрожали и расплывались девчата, и рыжеусый бригадир, и палуба ледокола... И вдруг, как раскаленным гвоздем, его прожгла мысль: ведро с водой!

Тимка стал потихоньку отступать от надстройки. Чтоб не спускаться по открытым мосткам, нырнул в люк какого-то трюма, по шаткому трапу спустился в каюту, толкнул ржавую дверь и побежал по коридору. Добрался до отверстия, где с корпуса был сорван стальной лист, и вылез наружу. Сжимая в руке узелок с Аниным завтраком, понесся по улице.

— Ломайте! — крикнул он, подбегая к дому деда Лаврентия, и, не глядя на изумленные лица ребят, обрезал ножом веревку, снял ведро, сорвал прибитую полку...

Тимка шел домой по центральной улице. Ярко светило солнце, облака медленно плыли на Иркутск, и с моря тянул прохладный ветер. С верфи долетал стук молотков, упрямый и жаркий; сухо трещала электросварка, и устало ухал в кузнице молот. Тимка шел вдоль моря и чувствовал странную легкость на сердце. Все-все вокруг него казалось теперь другим: и теплые бревенчатые дома, и катера-работяги у причала, и гордый корпус «Ангары» на стапелях, и бескрайный Байкал, и вся его земля, огромная и суровая, казалась ему не такой, как час назад, все стало теперь родным и близким, своим...

«А почему бы и вправду не перекатывать бочки по двое? — внезапно подумал Тимка, подходя к причалу, где все еще стоял «Иван Бабушкин». — Шибче разгрузка пойдет... Может, еще раз сказать им, что ли?»

Но говорить Тимке не пришлось: грузчики по двое скатывали бочки, и они уже не крутились и не скользили по доске.

— Ну вот и порядок. — сказал Тимка, — нап'д взяла!

И зашагал домой.

9