Юный техник 1974-11, страница 46

заднем навое. И тут одному приходится вертеть притужальник а другому тянуть вперед бердо с набилками, третьему крепко держать еще не закрепленные концы нитей. На навой время от времени кладут гладко оструганные сосновые лучины, чтобы уберечь пряжу от разрывов:

После укрепы нитей основы ткачиха начинает заправлять их в ниченки. Чем ниченок больше, тем кропотливее работа. Иной раз на нее может уйти дня два кряду. Теперь остается перезаправить основу в другое, частое, бердо, пригодное для тканья. Первое служит только для разделения нитей, когда крепят основу.

Еще осталось укрепить нити к пришве на переднем навое, поставить бердо в набилки, подвесить верхние планки ниченок к «собачке», а к нижним подвязать крепкие веревки для подножек. И уже тогда можно садиться за тканье.

Нажмет ткачиха на подножку, и тотчас по обе стороны берда встанут вроде бы мосточки — две нити под углом к основе, в этот зев и продевают челнок с утком. Челнок щучкой выскальзывает из рук ткачихи, она подхватывает его с другой стороны и поднимает вверх, чтобы из цевки вытянулась нить для следующего нырка.

Потом слышится стук набилок, нажимается другая подножка и снова продевается уток. Сперва тканье выходит неровное, редкое, но мало-помалу выравнивается, и, когда на пришву накручивается готовый конец новины, холст совсем гладкий, ладный, как положено.

В доме теперь только и слышится равномерное постукивание:

•Притужальник — ворот сбоку ткацкого станка.

туки-тук! туки-тук1 Лишь изредка ткачиха прерывает работу — связывает порвавшуюся нить или заправляет новую шпульку в челнок. Время от времени приходится также отпускать задний навой и подвернуть передний, на пришву которого наворачивается готовое тканье. Иногда в однообразный перестук врывается звук падающей на пол лучины из большого навоя.

И вот приходит день, когда видишь: пришва голая. Тканье окончено. Побыстрей ставь котел на огонь да вари кашу. Таков обычай. Ткачиха может накоротке дать рукам отдых и оглядеть свою работу.

А я тогда всякий раз брал гладкую доску, на которой за станом сидела ткачиха, прислонял ее к лавке и скатывался по ней на пол. Катанье было на славу, и --никто мне теперь этого удовольствия не запрещал.

И наконец, наступала та прекрасная пора, когда в небе снова сияло весеннее солнышко и можно было выбежать на волю босиком. Весь косогор, от ворот до нижних ветел, темно-зеленый, в желтых солнечных крапинах цветов. Тут на мураве ткачихи стелили льняные и пакляные холсты, чтобы солнце их выбелило. И они лежали там белыми тропками. Утерпеть я не мог и бегал по ним то с горки, то на горку. И хоть были на них пятна моих следов, никто меня не бранил, потому как холсты эти еще не раз полагалось полоскать и снова расстилать на пригреве.

42