Вокруг света 1955-01, страница 43

i

ушел Куприяныч, крикнул Гугай. Зуек, конечно, знал, — это крикнула ночная птица, но в голове перед сном в таежном одиночестве само собой шевельнулось:

«А если Куприяныч может обертываться, и это он обернулся филином и зовет его?»

Гугай крикнул в другой стороне. И Зуек подумал:

«Что это, вправду другой филин, или Куприяныч перелетел в другую сторону и теперь оттуда дразнит и пугает его?»

Гугай крикнул с третьей стороны.

Зуек не очень-то испугался, но все-таки, подчиняясь тому смутному чувству, когда человек сам се>-бе говорит: «береженого и бог бережет», не спеша стал выбирать сено из стога.

С малолетства отец научил его этому простому делу, и когда ночлег был готов, он залез в нору, а вынутым сеном стал заделывать выходное отверстие.

Перед тем как уснуть, он услышал: опять крикнул где-то Гугай. И Зуек уснул с этой мыслью, что скорее всего Куприяныч может обертываться.

Так он уснул, как, бывает, медведь простодушно зароется в стог и уснет на зиму, и спит в сене, пока мужик не ткнет его вилами в бок, и оба, и медведь и мужик, испугавшись друг друга, бегут в разные стороны.

А бывает, говорят, и барсук так зарывается. И мы тоже так спали не раз, и так хорошо вспомнить теперь об этих ночах.

Кусты подлеска заделывали наглухо промежутки между арками.

Весь молодой лиственный лес сгибался и ложился перед непреклонной стеной темного бора.

— Что же нам теперь делать? — спросил Зуек.

Куприяныч огляделся, подумал.

— Сумерки, — сказал он, — поздно, сейчас, ничего не поделаешь, надо готовить ночлег.

И указал на поляне невывезен-ный стог сена.

— Ночевать будем в сене, поди туда, посиди, отдохни, а я пойду бором, погляжу, как нам будет лучше завтра итти. Подожди меня, а станет холодно — закопайся в сено и спи; я приду.

И ушел бором, обходя просеку.

Зуек прислонился к стогу, присел, и в сумерках, как это бывает со всяким, стал распределяться по лесу в поисках, как зверек или птичка, где бы ему лучше устроиться на ночь: .на сучок, или зарыться в муравейник, или нырнуть куда-нибудь в большое дупло, или в снегу между двумя огромными корневинами во мху зарыться...

И вдруг в той стороне, куда

Но тут-то вот как раз. когда Зуек уснул в стогу, а Куприяныч, перелетая из стороны в сторочу, с дерева на дерево, пугал его, и совершилась великая решающая все перемена в природе.

Еще в сумерках Зуек заметил, как небо стало тяжелеть и желтеть. И когда он уснул, тут же прямо сплошной, непроницаемой стеной повалил снег и это был снег последний. Зима отдавала сразу все свои последние запасы, как сдает полководец капитулирующую армию.

Что тут делалось ночью? Высоко где-то в чебе легкие сухие шестигранные снежинки, переходя в нижние, более теплые слои воздуха, соединялись между собой, сырели, тяжелели, и сила их тяжести сама собой, без всякого подчинения скульптору или какому бы то ни было управлению, лепила все на сучках и вершинах всяких деревьев самовольные и затейные формы.

Утром снег перестал, но солнце взошло не таким, каким было зимой, солнце теперь было не золотое, а тусклое, красное и как будто даже смущенное: на такое солн

це было даже совсем и не больно смотреть.

Но после последнего великого снегопада было даже и этих тусклых лучей довольно, чтобы оживить все фигурки создавшихся за ночь безобидных существ. Они, правда, были так безобидны, что форму свою никому не навязывали, и каждый понимал ее по-своему: кому что захочется видеть, тот гак ее и называл.

И нужно было сойтись вместе только очень близким людям, чтобы одна и та же фигурка давала им один смысл. Это могло прийти двум так же редко,, как двум вместе увидеть один и тот же сон. В одной и той же фигурке один мог понять хижиеу, другой—дворец, третьему фигурка похожа была на добрую бабушку, четвертому — на злую девушку. Но все равно, добрые, злые, красивые и ужасные уроды — все они были безобидны и форму свою никому не навязывали.

Когда Зуек проснулся, вытолкнул затычку из своей норы, он даже не'сразу вспомнил о Куприя-ныче, до того захватила его ра-

37