Вокруг света 1955-04, страница 49

Внизу на поляне зазвучали песни. Щеголяя своими лучшими нарядами, девушки соседней деревни выстроились по одну сторону лужайки, наши юноши — по другую. Юноши пришли на праздник с шестизвучными бамбуковыми свирелями — «ган». Первым начал Чжан Сюмэй. Он поднял свою большую свирель и взял ноту. Мелодичные звуки подхватили другие свирели, к ним присоединились голоса. Начались песни и танцы праздника «Танцы под луной». Звонче всех был голос Чжан Сюмэя. Он пел:

Садитесь скорей. Приходите, мы ждем. Слышите? Песен без вас не поем. А вечер такой, как душе утерпеть, — Песням веселым сегодня звенеть... Скорее пропойте хоть строчку одну, Скромность излишняя здесь ни к чему.

В памяти у меня и сейчас возникает плавная мелодия, напоминающая неторопливую поступь волн Хуанхэ в тихую погоду, когда они набегают на лёссовый берег.

Звонкий девичий голос ответил Чжан Сюмэю:

Когда вы поете — сердце мое поет.

Когда вы молчите — сердце песни ждет.

Два сердца, а песня одна,

Пусть общая будет она.

Песню повторили еще раз и начали танцевать.

Костер затухал. Старик кончил последний сказ. Дети сбежали с холма и скрылись в деревне.

Старец молча посасывал длинную трубку, а я не знал, как обратиться к нему. Помог Ян. Низко поклонившись, он сказал туугкао:

— Почтенный отец, простите, что я нарушаю ваше раздумье. Мой гость и наш друг китаец Ма хотел бы узнать у вас, были ли у нашего народа письменные знаки, не помните ли вы приезда иностранцев?

Старец поднял голову и скользнул взглядом в мою сторону. Я подошел ближе. Он помолчал, а потом проговорил:

— Отец моего отца, мой дед, говорил мне: «Из камня не сделаешь подушки, из китайца не сделаешь друга». Мой отец учил меня: «Помни: богатый китаец — враг, бедный китаец — друг». Мой отец сражался в войсках героя Чжан Сюмэя. Теперь, в зиму своей жизни, когда я увидел Красную армию, я понял, что был прав мой отец, а не дед.

Я никому не рассказывал этой истории. Я знаю: ты любишь мой народ и тебе нужна истина. Послушай, я расскажу тебе историю.

Это было незадолго перед уничтожением в Китае маньчжурского императора. Я еще был молод. Отец хотел сделать из меня умного человека и, доверясь китайским друзьям, отдал меня учиться китайскому языку.

п знал все, умел писать, как пишут стебли травы на лугах — просто, непонятно и красиво. Я знал сокращения и скоропись.

Гордый вернулся я домой, но мой дом был в запустении. Пока я жил вдали от отца, он умер. Его убили, как сказали соседи, какие-то иностранцы, которые хотели сделать его сыном Иисуса. Они насильно окрестили его, и старик умер от простуды. Поля наши захирели.

У меня было много знаний, но ма-* ло денег. Я стал работать в поле. Хозяин полей — помещик — отбирал все. Он говорил о долгах отца.

У меня не было выхода. Однажды я узнал, что кто-то, кажется Колон Оллон, прибыл к соседям и расспрашивает, есть ли у нас письменные знаки. Он готов заплатить за них золотом. Дает много, сразу можно погасить долг отца. Мой дед, мой отец были туугкао. Я лучше, чем кто-либо другой, знал, что у нас нет и не было письменных знаков, но я решил получить деньги и отомстить.

Я написал, как стебли травы, тушью на старых листах. Писал, что придет в голову. Положил листы на солнце, под камень, чтобы они стали на вид древними, как панцырь черепахи. Затем отнес их Колону Оллону. Он обрадовался и дал мне денег.

Старец умолк, в его взгляде было сожаление.

— Я не обманывал людей, но иностранцы не были для меня тогда людьми. Я мстил. Выплатив долг, я тоже стал туугкао, чтобы говорить моему народу и всем людям правду. Я сказал тебе правду, друг-китаец,— закончил он.

Все молчали. Я низко поклонился старцу. Костер совсем погас. Внизу еще веселилась молодежь, а мы стали расходиться. Так я узнал истину.

Девериа ошибся (это доказали еще до меня), приняв письменность ицзу за письменность мяо. Его ошибка привела к другой. Оллон искал письменность и получил подлог. Я видел этот текст в книге Оллона. Это были китайские иероглифы, написанные «травянистым почерком» — скорописью.

У мяо не было письменности, теперь она есть, ее создали ученые Китая вместе с передовыми людьми мяо, Сейчас этот народ начинает создавать литературу, которая питается богатым фольклором. Придет писатель и напишет о своем народе правдивое произведение. Напишет он и о героической жизни храброго Яна.

Я не вернулся в Гуйян. Я пробыл у мяо более шести лет и вместе с партизанами, которых вел Ян, ушел через горы на север, в кузницу революции Яньань. Мы переправлялись по холодным железным цепям моста через речку Даду, и здесь в бою с врагом пал храбрый Ян. Над его могилой стоят суровые стражи — мохнатые вершины гор.

Профессор Ма Су-цзян замолчал и подошел к студенту Яну. Все встали. Воцарилась торжественная тишина. Как бы отгоняя печальные мысли, профессор через несколько минут сказал:

— Мои молодые друзья, я ответил на вопрос Лю-зра. Когда вы будете читать в интересной книжке Лоу-котки «Развитие письма» о письменности мяо, вспомните подлинную историю мяоского манускрипта...

43