Вокруг света 1955-05, страница 46

Барабанный бой увел его в глубину времени, раздвинув завесы туманного прошлого.

...Он увидел себя восемнадцатилетним юношей в сером арестантском халате. Под лязг кандалов он идет от ворот витебской тюрьмы через всю Россию, в Сибирь. Он идет на вечное поселение за участие в польском восстании 1863 года.

Вчерашний студент, юноша с блестящими способностями, свободно говорящий на пяти языках, полный любви к жизни и науке, идет штрафным рекрутом в бессрочную ссылку.

За его спиной по "родной литовской земле ветер разносит пепел пожарищ, на виселицах раскачиваются трупы повстанцев. Рядом с ним шагают не только его товарищи, но их отцы и дети. Генерал-губернатор Муравьев-вешатель оправдал доверие царя: он залил кровью и слезами Польшу, Литву, Белоруссию.

Перед глазами Черского проходят Тобольск, Омск, Иркутск, тюремные этапы, солдатские казармы, гиблые места поселений. Семнадцать лет жизни без человеческих прав не сломили его воли и духа...

Черский с трудом повернул голову. Невыносимая боль завладела каждой жилкой, каждым нервом, и он с тяжелым стоном склонился над столом.

— Что с тобою, Ваня? Да ну же, Ваня, да ну же!

Мавра Павловна трясла его за плечи, стараясь привести в сознание. Он приподнял голову и увидел ее испуганные голубые глаза.

— Успокойся, Мавруша, это простой припадок. Сейчас все пройдет.

Она поспешно сказала:

— Мы перенесем тебя на карбас. Я устроила там постель.

Черский слышал, как жена звала Степана, но голос ее казался таким далеким, словно она была на другом берегу Ясачной.

Степан ваял его своими добрыми сильными руками и поднял. Черский почувствовал успокоение. Ему стало хорошо и легко, как бывало легко и хорошо в детстве — на руках матери...

На рассвете тридцать первого мая юкагирский карбас отчалил от Верхне-Колымска.

Лиственницы оделись нежным пушком, и казалось, что береговые скалы затянуты облаками зеленого дыма. Буйно зацвели непроходимые заросли

шиповника. Белые, в цвету, рябины одиноко торчали по берегам. В распадках, в болотистых низинах стоял бело-розовый туман цветущей голубицы.

Бесчисленные протоки, рукава, заливы Колымы создавали необыкновенную путаницу. Карбас то попадал в рукав, не имевший выхода, то блуждал по длинной протоке между мелкими островами и песчаными косами.

В тальниковых зарослях по-весеннему гоготали гуси, крякали утки, трубили лебеди. Между лиственницами мелькали пестрые иволги и кедровки. Дятлы постукивали по сухим ветлам, вороны ковыляли на мокром речном песке. Заломы из мертвых деревьев громоздились по берегам.

Иногда с коротким рявканьем выкатывался из них бурый медведь.

На утренних зорях путешественники слышали могучий весенний рев сохатых. Они видели лис-огневок, скрадывающих сонных куропаток, и полосатых бурундуков, посвистывающих на пеньках.

Начавшееся путешествие освежило Черского. Он почувствовал облегчение, бодрость возвратилась к нему. Лежа в каютке на носу карбаса, он записывал в дневник все, что представляло научный интерес.

Дневник лежал на постели, около правой руки. Карандаш был привязан ниточкой к кисти, чтобы не тратить усилий на его поиски.

После очередной стоянки Мавра Павловна, присев в изголовье, рассказывала о проведенных ею наблюдениях.

«Температура воздуха — двенадцать градусов. Температура воды — два. Барометр показывает ясно. Быстрота речного течения — семь метров», — записывал Черский.

Занеся в дневник обязательные сведения, он минуту отдыхал. Зажмурив глаза, слушал тихий плеск воды за бортом карбаса, мягкий шопот лиственниц йа речном обрыве. Потом пожимал непослушными пальцами теплую руку жены:

— Дальше...

— На стоянке Тюлях-Тас, что значит Мохнатый камень, в известняке обнаружены кораллы. Правый берег около Мохнатого камня порос густым лесом и травою. На левом берегу — глубокий яр...

— Дальше, — повторял Черский.

— Стоим у острова Пяткова. В силурийских отложениях обнаружили кости доисторического носорога. Взяли пробы геологических пород. Собрали растения и травы.

Иван Дементьевич приподнялся с постели:

— А где Саша и Степан?

— Пошли рыбачить. Заодно осмотрят избушку Пяткова, и мы узнаем, что от нее осталось. Ты сойдешь на берег?

— Сойду.

Поддерживаемый женой, он сошел с карбаса и остановился на песке, у самой воды. Мутная волна с шипеньем лизала сапоги. На обрывистом берегу зеленой стеной стояли лиственницы и ветлы. Черский хотел подняться на обрыв.

— Не надо утомляться, — ласково, но настойчиво сказала Мавра Павловна.

Он прикрыл ладонью глаза и присел на влажную корягу.

Саша и Степан спускались с обрыва. В руках у мальчика болталась связка рыбы.

— Хариусов наловили, папа! — закричал Саша.

Мавра Павловна стала чистить рыбу. Саша побежал на карбас за котелком. Степан разложил костер, и огонь весело запылал на песке.

40