Вокруг света 1955-06, страница 54

Но привязан он ко мне более других собак: не отходит от меня и даже от моих вещей, когда я купаюсь в Балхаше, и всегда терпеливо ждет меня у порога квартиры.

Но вот уже третий день, как Профессор подавился рыбьей костью, лежит у дверей и беспрерывно кашляет.

Афанасий говорит, что больную собаку брать в путешествие нельзя. Это большое для меня огорчение.

В ДАЛЬНИЙ ПУТЬ

Утром мы тронулись в дальний путь. Наши вьюки тяжелы: в них маленькая палатка, дробь, патроны, продукты, овес...

На мне широкие брюки, широкополая соломенная шляпа, за спиной ружье.

Вот на вороного коня садится Афанасий, кличет своих собак, поправляет за спиной берданку.

Профессора мы оставили. Взамен его Афанасий взял Варнака — кудлатого, на низких ногах, черного пса.

Профессор, лежа у порога, молча наблюдал за нашими сборами. Когда мы сели на лошадей, он, не сводя с меня глаз, поднял голову. Проехав сотню шагов, я оглянулся. Собака, шатаясь, брела за нами. Вскоре от слабости она упала и завыла.

Остальные собаки весело прыгали вокруг нас и радостно лаяли. Больше всех резвился Вопила. Он не только бешено скакал, но и кувыркался, причем ухитрялся перевертываться через голову. Ростом с немецкую овчарку, с короткой шерстью, стройный, легкий и быстрый в движениях, он заставляет любоваться собой. Этот проворный нахал всюду первый, нигде ничего не упустит. Если это касается его интересов, не пропустит ни одной собаки, чтобы не задеть ее. С неугодными ему он расправляется так, что летит шерсть. Злоба его, если нужно, может мгновенно смениться игривостью. Когда же он захочет что-нибудь выпросить у меня или у Афанасия, то становится ласковым до приторности, танцует на задних лапах и умиленно заглядывает в глаза.

Вопила — командир всей собачьей своры. Больше всех его слушается громоздкий Аслан. Варнак подчиняется Вопиле только потому, что не видит со стороны других собак поддержки, и посматривает на него маленькими глазками зло и обиженно.

Впереди всех бежит Пегас. Ему не до споров, не до обид. Он далек от мелочей жизни. Драться из-за какого-то куска хлеба не в его привычках. Дадут — хорошо, не дадут — поскачет вперед,

ткнется носом в один, другой куст травы — не слышен ли соблазнительный запах какой-нибудь дичи.

...Южный берег Балхаша песчаный. Песок горячий, сыпучий, ноги лошадей вязнут в нем. У воды нет ни травинки. Между барханами изредка блестят соленые озера и белые солончаки. В жарком струйчатом воздухе густой горьковатый запах полыни.

Тишина. Балхаш спокоен. От яркого солнца на нем сплошное сияние. Смутно виден северный берег — до него километров пятнадцать. В пустыне и на Балхаше ни души.

Лишь изредка над водой безмолвно и тихо помашет крыльями белая чайка и стремительно пронесется черный баклан.

Через час, может быть больше, вдали показывается короткая полоса зеленых камышей. Она тянется недалеко от берега. Над ней кружится стая уток, а выше их в синеве спокойно парят орлы.

ная, почти горячая, она доходит-до колена только шагов через двести. А для того чтобы поплавать, я вынужден был пройти около километра.

— И после купанья пить хочется попрежнему. Выходит: у воды — без воды.

Афанасий нашел это замечание, высказанное мною вслух, ворчливым.

— Ничего, ничего. Охотник все должен выдержать.

Очень доволен я своим товарищем. В нем чувствуется сила, уверенность.

— Привал! — командует Афанасий. — А то кони пристанут.

Мы снимаем вьюки, спутываем лошадей...

Часа через три, когда спадает жара, мы опять садимся на коней и вскоре подъезжаем к тем камышам, которые виднелись давно. Там много уток, но к ним не подойти: камыши от берега отделяет широкая полоса воды.

Кажется, что в песках живых существ совсем нет, но вскоре мы пересекаем три следа, похожих на следы очень крупных кур. Это дрофы приходили к Балхашу пить воду.

Полдень. Мы изнемогаем от зноя и духоты. Лошади мокрые. Но вот подул небольшой ветер. На вершинах барханов зашевелился песок, по воде побежала рябь. Духота исчезла.

Так продолжалось несколько минут, потом и пески и вода вновь застыли. Балхаш будто накрыли зеркалом. Оно такое огромное, что в нем помещается все небо.

Мне тоже нестерпимо хочется пить. Делаю несколько глотков и отплевываюсь — слишком противно. Лучше искупаться. Раздеваюсь и иду в воду. Пляж замечательный: дно твердое, как зацементированное. Ступни скрываются в воде не сразу. Иду долго. Из-под ног летят брызги. Солнце печет голую спину. Вода прозрач

Мы едем мимо них, с досадой глядим на уток — близок локоть,, да не укусишь, — и вдруг слышим слева визг, а затем и короткий лай Варнака. Изо всех сил он бежит к барханам, его опережают легкий Вопила, потом Аслан и, наконец, Пегас. Впереди собак, прижав уши, катится маленький заяц. Сделав два-три поворота, он исчезает в высокой траве. Собаки, высунув языки, возвращаются к нам, по пути выгоняют четырех огромных, тяжелых птиц. Я стреляю в них раз, другой. Саврасый шарахается в сторону, я еле удерживаюсь в седле. Конечно, промах!

На ночлег останавливаемся у озера. Перед нами водный простор, северного берега не видно.

Собаки, расположившись вокруг костра, зорко следят за каждым нашим движением, за тем, как мы едим, жадно принюхиваются к лепешкам.

Темнота наступает скоро. На

47