Вокруг света 1963-05, страница 67

ШТУРМУЮЩИЕ ГРОЗУ

Новый роман Д. Гранина «Иду на грозу»¹ посвящен советским физикам, их борьбе с разрушительными силами природы.

Признаться, я не без опаски начал именно с этой фразы. Еще слишком свежи в памяти безапелляционные утверждения, что нельзя, дескать, писать о лесорубах, геологах, изыскателях, а можно писать лишь о человеке вообще. Вероятно, следствием этого предубеждения и стало появление в нашей литературе своего рода «человеков вообще». Таковы, например, Леонид из повести Э. Став-ского «Дорога вся белая», Виктор Колтыга и Николай Калчанов — герои повести В. Аксенова «Апельсины из Марокко». Каждый из них мог бы с равным основанием предстать и в роли бурильщика, и в роли археолога, и в роли спортсмена.

Смена производственной обстановки осуществляется столь же безболезненно, как смена декораций в плохих фотоателье. Хочешь — фотографируйся сидящим на тракторе, а хочешь — в папахе и с шашкой наголо.

Но всякая необязательность в литературе непременно мстит за себя. Каждый человек, если он, конечно, не тунеядец, непременно либо физик, либо слесарь, либо геолог и т. д. И отлучение героев от труда, пренебрежительное отношение к нему оборачивается легковесностью и неполноценностью образов, утратой чего-то важного, может быть и решающего, в произведении. А настоящий успех писателя возможен лишь там, где речь идет о самом главном, самом сокровенном для его героев.

Тема покорения грозы, которая развертывается в романе Гранина, не пресловутая производственная ширма, которую без ущерба можно заменить любой иной. Споры о природе атмосферного электричества и теории поля, борьба с капризами приборов и изнурительные лабораторные опыты — это сама стихия, в которой живут Сергей Крылов и другие герои книги, тот воздух, которым они дышат. Все они просто немыслимы вне этого мира осциллографов и диполей, вне дискуссий о загадках сгущающихся и тающих облаков. И не случайно час, когда Олег Тулин отрекся от этого мира, стал для него часом отречения от

1 Д. Гранин, Иду на грозу. «Знамя» № 8—10, 1962.

самого себя, от всего, что было дорого и составляло смысл жизни. Так называемая «производственная линия» органически вплетается в художественную ткань произведения, становится неотъемлемой частью нравственной темы.

В поле зрения писателя находятся преимущественно судьбы двух молодых исследователей — Тулина и Крылова. С первых же страниц между этими героями романа завязывается поначалу приглушенный, а затем все более открытый спор о гражданском долге ученого, о недопустимости компромиссов и отступлений.

На наших глазах «простак» и «тугодум» Крылов становится автором крупнейшего открытия, расчистившего путь к более глубокому пониманию природы молний. А Тулин, тот самый Тулин, который в начале романа обещал избавить человечество от своенравного буйства гроз и был уже «где-то в окрестностях истины», полностью сдает свои позиции.

Причины, казалось бы, неожиданного ухода с научной сцены такого блестящего физика, как Тулин, кроются прежде всего в нем самом. Собственно говоря, наука всегда была для Олега лишь ракетой, которая должна вывести его на заветную орбиту славы, почета и всеобщего поклонения. В мечтах он уже видит завтрашний «номер газеты с его фотографией: среди букетов цветов он, улыбающийся, или нет, лучше усталый, чуть смущенный. А внизу интервью: сегодня Москва встречала Олега Тулина...»

Олег искренне убежден во всемогуществе «имени», авторитета. Он еще во многом мыслит отжившими категориями периода культа личности. И это противоречие между научной и гражданской позицией предопределяет линию его поведения в романе.

Так, в решающий момент Тулин отказывается разоблачить очковтирательский проект, предложенный академиком Денисовым. Он нисколько не сомневается, что эта затея беспардонная авантюра, но «Денисов — академик, а я кто?».

Тулин даже готов сразится с Денисовыми, но только позже, когда «придет время», когда будет полная гарантия непоколебимости собственного авторитета в науке. А до тех пор он любой ценой избегает открытого боя с именитыми консерваторами, пытается ужиться с ними, ловчит,

идет на показные отречения от своих идей: «...перед такими, как Денисов, нечего стесняться. С ними надо бороться их же методами... Притвориться? Пожалуйста! Врать? Готов! На все готов. Потом успею руки помыть». И все это для Тулина не более чем безобидная «тактика», проявление жизненного благоразумия: не надо «их дразнить».

Но сама основа этой тактики порочна: она порождена неверием в силы добра, непониманием перемен, которые совершились в нашей стране.

По существу, упрек, брошенный Олегом одному из своих товарищей: «Ты готов стать порядочным, когда обстоятельства позволят», — рикошетом поражает его самого.

После неудачи руководимой им экспедиции Тулин уже не видит сил, способных противоборствовать демагогам и перестраховщикам. Цепочка компромиссов приводит его к безоговорочной капитуляции: «Никогда в жизни Тулин не испытывал такого унижения... Он представлял себе новость, обросшую сплетнями: «Тулин-то как влип!» Пройдут год, десять, а он так и останется: «А, это тот, что когда-то оскандалился».

Безжалостно шаг за шагом развенчивает Гранин философию приспособленчества.

Не ждать, когда «обстоятельства позволят», а создавать эти обстоятельства, не приспосабливаться к отжившему, а наступать — вот к чему призывает Гранин своим романом. Это активное, бескомпромиссное начало как бы олицетворяется в образе Сергея Крылова.

История Сергея Крылова напоминает историю андерсеновского гадкого утенка. Над ним подсмеивались, его поучали. И Тулин, и Голицын, и Данкевич пробовали сделать его своим последователем.

А Сергей опрокидывает все их расчеты. Он, как пушкинский Гвидон, войдя в силу, вышибает днища из тесных бочек, в которые его пытаются заключить.

Сергей ищет свою дорогу в науке; он не тот, за кого его порой принимают, — не утенок, а лебедь. Бескорыстное стремление к истине, словно стрелка компаса, ведет Крылова через сложнейшие испытания. И он не боится выступить против течения, а порой и против друзей.

Его поступки, которые в глазах Тулина выглядят упрямством, наивностью, донкихотством, на самом деле исполнены глубокого смысла. Крылов предпочитает говорить правду независимо от того, выигрышна ли она в данный момент или нет. Ему чуждо тулинское криводушие, потому что он верит в правду и верит в людей. Сергей словно проникнут самим духом нашего времени: доброго ко всему доброму и беспощадного ко всему несправедливому, злому. И в этом одна из самых сильных сторон романа. Облик эпохи создается не перечислением тех или иных внешних ее примет, а самим строем мышления героев, логикой развития характеров.

6i