Вокруг света 1963-09, страница 61

чивое. Лишь худая женщина, по имени Апоро Кехи, оказалась несколько приветливее и заявила, что хорошо помнит «мсье Коке» Она ходила к нему «праздновать» и, судя по ее громкому смеху, отменно веселилась. Поразмыслив, она вспомнила, что у «мсье Коке» висело на стенах много «неприличных картинок», а в комнате стояло пианино (у него действительно был орган), на котором он играл.

Когда мы прощались с Апоро Кехи, она вдруг посоветовала:

— Если хотите узнать что-нибудь про мсье Коке, пойдите к епископу. Он его знал

Его преосвященство монсеньер Ле Кадр принял нас в большом зале епископской усадьбы.

На стуле подле стены, на которой висели карты Маркизского архипелага, сидел этакий гном с красным лицом. Он встретил нас очень любезно, стал расспрашивать о наших впечатлениях и планах. Затем поднялся и прошел к красивому резному шкафу, достал бутылку и три огромных бокала.

— Разрешите предложить вам старое церковное вино. Химически чистое, оно вам, наверное, понравится.

Он налил полные бокалы. Мы торжественно выпили. Не знаю, что он понимал под выражением «химически чистое», но я тотчас ощутил тепло во всем теле. Мы продолжали беседовать о том, о сем. Наконец, когда все основательно согрелись, я решил, что настало время задать свой вопрос.

— Простите, монсеньер, вы встречали когда-нибудь Гогена?

Епископ погладил длинную седую бороду и иронически взглянул на меня.

— Поля Гогена? Сумасшедшего художника? Да, уж я его знал. В первый раз, когда мы познакомились, он сидел на том самом стуле, на котором сейчас сидите вы. Здешние миссионеры отличаются долголетием. За сто лет я — четвертый епископ. Гоген только что прибыл в Атуону и пришел в миссию спросить, нельзя ли купить участок. Я объяснил мсье Гогену, что только епископ может решить такой вопрос и придется ждать его возвращения. Мы разговаривали долго, но у нас были разные взгляды, и беседа получилась сдержанная.

Епископ снова наполнил бокал (мы с художником успели выпить только половину) и продолжал:

— Откровенно говоря, мсье Гоген был довольно беспардонный тип, и его образ жизни не назовешь, э-э-э, безупречным. В такой маленькой деревне, как Атуона, все белые на виду, и поведение одного человека способно нанести большой вред деятельности миссии. Поэтому мы не рады чужакам. — Мне показалось, что он строго смотрит на моего друга. — Епископ пошел ему навстречу, продал участок земли, принадлежащий миссии...

— А впоследствии вы с ним больше не встречались? — вставил я.

— Нет, не приходилось. И другие члены миссии тоже не соприкасались с ним. Наши идеалы были несовместимы. Он умер, не испросив отпущения грехов. Многое говорит за то, что он покончил жизнь самоубийством.

— Самоубийством? — удибился я. — Вы первый человек, от кого я слышу такое предположение!

— Рядом с его телом нашли пузырек из-под яда. Правда, он часто делал себе вливания, чтобы смягчить боль — у него была повреждена нога, — и, быть может, он нечаянно принял излишне большую дозу яда. Кто знает! Пусть покоится в мире! Лучше, чтобы он оставался в забвении.

— В забвении? — не удержался я.

— Конечно, я знаю, что он прославился после смерти, что его картины очень высоко ценятся, за них дают большие деньги. Откровенно говоря, не понимаю почему. Я видел много его картин здесь, в Атуоне, они мне никогда не нравились. Возможно, он был неплохой рисовальщик, но какие ужасные, варварские краски!

И епископ быстро перевел разговор на другое.

Наверное, наши изыскания так ничего бы и не дали, не выручи нас один из старейших французских

жителей Атуоны, бывший учитель Ле Броннек. Он прибыл на остров в 1910 году, семь лет спустя после смерти Гогена, но память о «сумасшедшем художнике» еще была жива, и Ле Броннек предусмотрительно записал все, что ему рассказали. Мы познакомились с его записками. Он сам прошелся с нами по деревне, и при его посредничестве вдруг заговорили старики.

...В августе 1901 года, после пяти трудных лет на Таити, Гоген прибыл на Хива-Оа. Наверное, он выбрал этот остров потому, что здесь находится самая большая плодородная долина. Мне пришлось побывать на всех любимых островах Гогена — Мартинике, Таити и Хива-Оа, — и я заметил, что они очень сходны между собою. Та же коническая форма, тот же гористый рельеф, густые папоротники, те же глубоко врезанные узкие долины.

Хотя Гоген перед отъездом с Таити продал там свой участок и немало картин, сш на новом месте столкнулся с трудностями. Гоген писал: «По прибытии я первым делом узнал, что арендовать или купить участок можно только у миссионеров, да и то это было не просто. Епископ находился в отъезде, и мне пришлось ждать месяц; мой багаж и строительные материалы лежали на берегу. Весь этот месяц я, разумеется, по воскресеньям ходил в церковь, вынужденный играть роль ревностного католика и врага протестантов. Э^о создало мне добрую славу, и епиокоп, ничего не подозревая, пошел мне навстречу — продал за 650 франков каменистый, заросший кустарником участок земли. С новыми силами я приступил к работе, и с помощью нескольких человек, которых я нанял по рекомендации епископа, мне скоро удалось вселиться в дом».

Дом Гогена скорее всего был построен по его собственным чертежам — ничего подобного до тех пор не видели на Маркизских островах. По свидетельству современников, дом был двухэтажный. На верхнем этаже — спальня и большое помещение мастерской с шестью окнами. Внизу — кухня, столовая, кладовки. Над входом в дом Гоген повесил доску с надписью: «Мезон де жуир» («Обитель веселья»). Подле крыльца стояли полуметровой высоты скульптуры мужчины и женщины. На стенах висели картины и рисунки обнаженных фигур.

Довольный новым домом и своей независимостью, он начинает писать.

«Я все больше доволен своим решением, уверяю, что, с точки зрения художника, здесь все великолепно,— пишет он другу. — Какие модели! Чудесно!.. Никто не может представить себе, сколь спокойно я живу здесь в полном одиночестве, в окружении листвы... Мне бы только два года здоровья да не слишком много денежных забот, которые меня всегда изводят..»

Увы, судьба не пожелала исполнить эту скромную мечту! В тот миг, когда Гоген нашел подходящую для себя обстановку и был в расцвете творческих сил, ему изхменило здоровье. Многолетние лишения и беспорядочный образ жизни подорвали организм. Он страдает от сердечных приступов, портится зрение. Нога все время болит, не давая спать. Чтобы заглушить боль и забыться, Гоген потребляет -морфий и алкоголь.

Быстро портятся взаимоотношения Гогена с епископом и миссионерами. Он никогда не был настоящим верующим, и ему наплевать на мнение «святых отцоз» о его поведении.

Гоген ходит по улице одетый в синюю набедренную повязку, зеленую рубашку и зеленый берет. По деревне разъезжает только в коляске, с островитянами вежливо здоровается, а миссионеров, врача и жандарма точно не замечает.

Он вырезает из дерева фигуру с лицом епископа и телом дьявола и ставит на столб у своей калитки. Второй столб украшает скульптурным изображением юной миловидной островитянки, которая служит в доме епископа. Все многозначительно посмеиваются, глядя на эти фигуры.

Гоген быстро становится героем в глазах островитян. Он не боится жандарма, отзывается о нем очень непочтительно. Ни один островитянин не решился бы на такое... А в остальном он словно один из них. Покуда чувствует себя сносно, охотно пьет и пирует