Вокруг света 1963-09, страница 62

с ними. Никогда не читает им мораль и не сует нос в их дела.

Гоген не так одинок, как можно заключить из его писем. Кроме миссионеров, врача и жандарма, в Атуо-не есть еще с полдюжины белых, с которыми он общается. Большинство — офицеры в отставке, сменившие военную карьеру на торговую. Они не раз сами вступали в конфликт с жачндармом, так как любят выпить и незаконно продают спиртное местным жителям. Конечно же, это они подбивают Гогена изводить жандарма.

Итак, Гоген быстро становится недругом местных властей. И здоровье его продолжает портиться. Боли, сердечные приступы, слабость... Он подолгу не может работать. Подумывает о том, чтобы вернуться для лечения во Францию. Он более чем когда-либо уверен в себе и в своем даровании. Художник нашел свой путь и знает, что создал настоящие произведения ис

кусства. Но он не уверен, что критики и публика смогут его оценить.

Гоген стоически — но не пассивно, не бездеятельно! — ждет смерти. Он хочет закончить еще две картины. Одна из них изображает распятие — необычная тема для старого безбожника. Среди распятых фигур — сам Гоген. Название картины короткое и красноречивое: «У Голгофы». По ночам, когда невозможно уснуть, он садится за письменный стол. Постепенно получается книга.

«Передо мной кокосовые пальмы и бананы, всюду зелень. Что можно сказать всем этим пальмам? Но все-таки хочется говорить. И я сажусь писать», — извиняется он перед читателем.

Конец все ближе. Но и в последние месяцы жизни старый враг — жандарм — не дает ему покоя. Умерла женщина, и жандарм назвал убийцей живущего в долине негра. Гоген считает негра невиновным и обвиняет жандарма в злоупотреблении властью. Присланный с Таити судья приговаривает Гогена за оскорбление жандарма к тысяче франков штрафа и трем месяцам тюремного заключения. Чтобы обжаловать приговор, Гоген должен ехать в Папеэте, но у него нет денег на поездку.

Доведенный до отчаяния нехваткой денег, измученный физическими страданиями, Гоген не может сосредоточиться, чтобы работать. «Все эти заботы убивают меня», — записывает он в феврале 1903 года. Лишь два человека ему верны: сосед Тиока и протестантский священник Вернье.

Проходит еще два месяца. Гоген все чаще теряет сознание. 8 мая он рано утром приглашает Вернье. Тот застает художника в тяжелом состоянии, Гоген уже не может отличить дня от ночи. Однако он вскоре приходит в себя и, как обычно, начинает говорить об искусстве и литературе. Вернье уходит, а в одиннадцать часов к нему прибегает островитянин, крича: «Скорей, европеец умер!» Вернье застает Гогена лежащим на кровати. Одна нога свесилась на пол, сердце не бьется. Тиока бросается к другу.

Никакого сомнения... С криком «Уа мате Коке!» — Тиока выбегает из дома. Вернье тоже выходит. На мольберте — незаконченная картина: заснеженная деревня в Бретани...

А мелочная война продолжалась. Католические миссионеры, которые при жизни не могли сломить Гогена, наконец-то завладели им. Формально Гоген был католиком, и епископ не хотел допустить, чтобы его похоронили на ином кладбище.

Жандарм гоже восторжествовал напоследок. Так как ForeH не уплатил штрафа и долгов, он назначил все имущество к продаже с молотка. Картины в Атуоне продать невозможно, их посылают на аукцион в Папеэте и продают по нескольку франков за штуку. Хохот награждает «остроумие» аукционера, когда он поворачивает последнюю картину Гогена («Бретань») вверх ногами и называет ее «Ниагарский водопад». Семь франков — цена, на которой кончаются торги.

С грустным чувством проходили мы мимо участка, где некогда стоял его дом. Как и все прочее, участок был продан и впоследствии не раз менял владельцев. Теперь от дома ничего не осталось. Мы увидели на его месте огромное здание пекарни.

Покинув деревню, мы пошли по кр той тропе на восток, на пригорок, где расположено католическое кладбище Атуоны. Расстояние невелико, около километра. Выйдя из густого сумеречного леса, мы вдруг очутились на вершине, с которой открывался вид на море. Внизу простерлась долина с извивающейся речушкой. Отвесные склоны горы Хеани терялись в облаках. Над морем величественно кружили огромные фрегаты. Волны поблескивали на солнце.

Вот кладбище, обнесенное проволочной сеткой. Две сотни метров в ширину, несколько больше в длину. Ворота из некрашеного цемента. Прогнившая деревянная створка валялась на траве. Мы вошли. Прямо перед нами высилось трехметровое распятие; рядом с ним покоились в цементных склепах два епископа. Дальше строгими рядами протянулись сотни могил. На большинстве — прогнившие деревянные кресты, но попадались и каменные плиты, ржавые ограды.

В первом ряду крайняя справа — могила Гогена. На гладком цементном надгробии — простая плита белого мрамора, поставленная несколько десятков лет назад. И надпись:

«Здесь покоится Поль Гоген, французский художник.

7 июня 1848 года —'

8 мая 1903 года».

Цветов, разумеется, не было. Кто их принесет? Для благочестивых белых жителей долины Гоген остается «сумасшедшим художником». А островитяне так боятся тупапау — привидений, что на кладбище являются только после смерти.

ПРИГОВОР ВРАЧА

Больше недели пришлось мне ждать врача. Наконец он прибыл. Анализ крови показал: слоновая болезнь.

— Немедленно возвращайтесь в Европу, — посоветовал врач. — Там этой болезни нет, и вам не грозит повторная инфекция, личинк-и постепенно исчезнут без каких-либо осложнений. А останетесь, будете получать все новые порции, рискуете заболеть всерьез.

56