Вокруг света 1964-01, страница 26

ность была повсюду, в каждом движении каждого мускула. Он чувствовал ее вокруг, так же как чувствовал биение жилки у виска. С какой-то неестественной ясностью он сознавал, что пока он выслеживал Мэтью, тог выследил его самого. Осторожно, часто и подолгу замирая на месте, он приблизился к своему костру. Огонь уже погас. Йэн ощупал мешок и вдруг отпрянул. В мешке что-то было, хотя не должно было быть ничего. Он нырнул туда, где под ветвями сгущалась темнота, понимая с очевидностью бессилия, что сейчас этот сгусток темноты изрыгнет вспышку выстрела и ослепит его. В темноте его глаза округлились от напряжения. Он ждал окаменев.

Ни единого звука. Ничего, кроме мягкого шороха падающих хлопьев.

Тогда он понюхал мешок. Это был хлеб, свежеиспеченный хлеб, запах которого был сейчас для -его обоняния сладок, как сама жизнь. Он стянул варежку и ощупал мешои. Движением пальцев он пересчитал их — семь хрустящих кукурузных караваев, еще даже теплых.

— Мэтью, — прошептал он в обволакивающую темноту Ответа не было. Он зажег спичку и осмотрел хлебы. Надкусил один и затряс головой, пристыженный. Все его мышцы обмякли, он опустился

прямо на снег и вздохнул глубоко-глубоко, кажется, впервые за много дней.

Теперь все изхменилось. Он шумно свалил здоровенное дерево для костра, воткнул рогатины для

него.

Теперь его пронизывал холод, но это был холод ночи, а не леденящий ужас того, другого, немыслимого дела. Боже, да пусть бы уж лучше Мэтью изрешетил его всего, чем он сам взял бы на мушку Мэтью. Это было как пробуждение от кошмара. Он даже подумывал: а не перейти ли ему через озеро к Мэтью и не попросить ли женщин заштопать дырку на бриджах и позволения остаться на ночь в теплой палатке индейцев? Как они будут хихикать, и как много скажут их* глаза!

Но ему было стыдно. Мэтью оказался лучшим человеком, чем он сам, вот и все; искуснее, как охотник, и более человечным сердцем. «Я не хотел простить ему один мешок муки, — размышлял Йэн, — а он прощает мне даже то, что я собирался убить его. Все время снег так и валит; прошел бы он еще немного, и я потерял бы след. Мэтью знал это, но взял и прокрался сюда, чтобы дать мне хлеб, мне, который выслеживал его и хотел убить. Мэтью не хочет, чтобы я голодал всю дорогу обратно к реке, Мэтью не хочет, чтобы мы расстались врагами. Господи боже, даже не верится. Если рассказать об этом Люс. она скажет, что я самый большой лгун на милю вверх и вниз по реке».

Он доел один из пахучих нежных хлебцев и улег-' ся спиной к костру. Уже давно он не чувствовал себя таким счастливым. Все-таки это удивительно, как много они с Мэтью смогли сказать друг другу без слов, здесь, в лесах, даже не повидавшись, насыщаясь тем, что принадлежало другому.

К утру снегопад прекратился. Сразу же после восхода солнца индейцы свернули лагерь и стали карабкаться зверх по обрыву. Стоя на холме на другом берегу озера, Йэн видел их силуэты — три темные фигурки на белесой кромке перевала. Он вскинул ружье, и взлетело прощальное приветствие. Бум-бу-ум... Бу-ум... Он увидел, как женщины, испугавшись, юркнули за сани.

Но Мэтью остался стоять, прямой и гордый на фоне светлеющего неба. Он поднял свое ружье и выстрелил один раз в ответ. На какой-то момент они застыли на холмах друг против друга со вскинутыми над головой руками. «До свиданья... Удачи!»

Перевод с английского А. Р03ЕНЦВЕИГА

22