Вокруг света 1964-06, страница 46

Однажды я поинтересовался, сколько всего скота в Бурунди. Оказалось, по горным склонам этой страны бродит около полумиллиона коров, почти восемьсот тысяч коз и триста тысяч овец — это на два миллиона жителей, составляющих население Бурунди!

В Руанде к моменту провозглашения республики феодальные отношения сложились так, что большинством земли и скота владел народ ба-тутси. После отречения короля от престола его землю и скот начали передавать бахуту — народности, составляющей более трех четвертей населения. На этой почве и возникла вражда между батутси и бахуту, усердно подогреваемая бельгийскими колонизаторами. Столкновения между ними не раз выливались в настоящие войны, тысячи батутси бежали в соседние страны. Между тем конфликт между батутси и бахуту вовсе не является неразрешимым. Существуют ведь в Руанде политические партии, в которые входят представители обеих национальностей. Они объединены одной

целью — покончить с остатками колониального режима.

...Любопытство — словно невидимый внутренний мотор путешественника: он действует беспрерывно в любом климате, в любой сезон! И он не подвел меня, когда я направился к бурундийскому пастуху.

Пастух напомнил мне старого еврея со знаменитой картины Александра Иванова «Явление мессии народу»: согбенный, опирающийся на палку дрожащими руками. Не сводя глаз со стада, он низко-низко поклонился. Пастух, сын пастуха, внук и правнук пастухов, пасущий Стадо вместе со своим сыном-пастухом, — так можно представить его читателю. Он не знает своего имени и никак не мог понять, зачем мне понадобилось узнавать, сколько ему лет, — как будто он обязан запоминать всякие пустяки! Коровы и пастбища, пастбища и коровы — вот все, о чем он мог и о чем желал разговаривать.

Все казалось дивным: и сам этот пастух, весь наш разговор, вся природа, словно позирующая укрывше

муся где-то художнику. Горы с перелесками в ложбинах, узкие поймы: рек, воздух, пересыпанный солнечной пылью, стада коров, коз, овец — все погружено в дремоту. Горы как будто тормозят течение жизни, служат препятствием ее убыстренному бегу, как препятствуют они отаре овец, стремящейся преодолеть гребень и спуститься вниз к зеленеющей траве.

На горе справа горела трава. Огонь шел вверх, сваливая оранжевым лучом сухостойник воскового цвета. Клыкастый жар подпиливал траву снизу, и она падала без сопротивления, без шума — падала навзничь, чтобь! догореть, дотлеть на земле. Кустарник погибал в этом огненном танце с треском, корчась. Плакали зеленые листья, напрасно взывая к озверевшему пламени. Какие-то доли секунды превращали цветущие растения в пригоршни пепла. Как змей истребления, зловеще ползал, извиваясь между обугленными кочками, грязновато-белый дымок. Земля курилась, испуская последние вздохи: огонь оставлял за собой

Лутшая 6.мире .AQ^jisl

форели

Яовля радужной форели так же сильно отличается от ловли ручьевой форели, как профессиональный бокс от драки. Радужную форель, или salmo iridescens, как ее назвали таинственные люди, дающие имена рыбам, которых мы берем на крючок, только недавно стали разводить в канадских водах. А сейчас на порогах канадского Со-Сент-Мари лучшая в мире ловля радужной форели.

Там вытаскивают из воды форель весом до четырнадцати фунтов. Ее ловят с каноэ, которые местные лодочники-индейцы из племен чиппавей и оджибва проводят через пороги, задерживаясь у бочагов. Это неистовый, изматывающий нервы спорт, и все преимущества на стороне гигантской форели. Она стремительно сматывает тридцать или сорок ярдов лесы, а потом забивается под большой камень, и тогда уж ее не стронет с места ни подергивание прочной удочкой, ни поток оджибвейской ругани. Иногда бьешься с большой форелью два часа, прежде чем вытащишь ее из воды.

В Со-Сент-Мари очень много рыбы. Но ловля там — это дикий кошмар. По напряженности она уступает только ловле тунца у острова Санта-Каталина. Вдобавок форель здесь обычно берет на блесну, но не хочет клевать на мушку. Для 99-процентного ловца на мушку

(стопроцентных не бывает) это тоже большое препятствие.

Конечно, в Со-Сент-Мари найдется форель, которая клюнет на мушку; но с той легкой снастью, какую любят применять удильщики при такой ловле, очень трудно справиться с ней в этом огромном потоке воды. Да и ходить там вброд, если это вообще-то возможно,, довольно опасно: один неверный шаг — и удильщик полетит вверх тормашками в быстрину. Кто хочет ловить в самых добычливых местах, тому не обойтись без каноэ.

Вообще же это тяжелый, изнурительный, мучительный спорт, в нем нет созерцательности, которую ценят удильщики, принадлежащие к школе Исаака Уолтона ¹. Для настоящего удильщика, когда он умрет, подлинным раем была бы обычная форельная речушка, богатая радужной форелью, жадно бросающейся на мушку.

Такая речка есть в сорока милях от Со-Сент-Мари_у и она называется... Ладно, называется просто речкой. Ширина ее примерно такая, как нужно, глубина немного больше, чем нужно. Чтобы получить верную картину, вам надо представить себе быструю смену следующих кадров...

Высокий берег, обросший соснами, крут© поднимается над затененной рекой. Короткий песчаный спуск к воде, резкий поворот течения, прибитые к берегу обломки дерева в излучине и, наконец, омут.

Омут, где вода цвета мозельвейна устремляется в темный водоворот и растекается на пятьдесят футов в ширину, синевато-коричневая на глубине.

Таково место действия.

А действующие лица — две фигуры, устало бредущие по тропинке, сгибаясь под тяжелым грузом, который измотал бы вьючную лошадь. Они сбрасывают свою ношу через головы на папоротник, растущий у глубокого омута. Нет, не так. Фигуры слегка накреняются, ремни ослабевают, и тюки сваливаются на землю. Человек не станет сбрасывать груз через голову» пройдя пешком восемь миль.

'Исаак Уолтон (1593—1683) — автор известной книги об ужении рыбы.

40