Вокруг света 1964-06, страница 66

становились яблоневые и урючные леса. Лошадиные копыта вязли в гниющих пластах урюка, палая листва мягко шуршала. В лесах стояла глубокая тишина, нарушаемая стуком падающих яблок. Семенов заметил куст с перистыми листьями и крупным цветком, протянул к нему руку, но тут же отвел в сторону. Неопалимая, купина! Он слез с лошади и долго смотрел на цветок, словно нарочно пришедший сюда из Рязанской губернии.

Он вынул коробок, чиркнул спичку, поднес к неопалимой купине. Весь куст сразу вспыхнул. Тонкое, пронизывающее каждый листок, веточку, лепестки и тычинки цветка сиреневое пламя поколебалось, посияло, погасло. А неопалимая купина по-прежнему была цветущей и свежей, словно пламя и не касалось ее. Сгорело только эфирное масло, которое выделяет в воздух этот, такой обычный с виду, но необыкновенный цветок.

— Ое! — вскрикнул проводник Атамкул. — Цветок не горит. Ты заколдовал его, да?

Проводник был любопытным и смышленым человеком. Приметив, что Петр Петрович собирает растения, Атамкул показывал ему травы и корни.

Семенова заинтересовал тонкий кустик бересклета.

(Через несколько лет ботаники назовут тянь-шаньский вид бересклета «Евонумус семенови». Долгие годы ботаники, зоологи, географы, путешественники будут называть именем Семенова цветы и травы, насекомых и зверей. ледники и горы, но это первое название останется особенно дорогим для Семенова воспоминанием.)

Фруктовые сады сменились тянь-шаньскими елями. Могучие, пепельного цвета стволы уходили в небо, раскидывая на высоте свои темно-синие лапы.

За Т'янь-шаньскими елями начинались заросли субальпийских кустарников, арчи, татарской жимолости, черной и красной смородины. Охотники оживились — в таких зарослях встречаются тигры. Но оживление охотников было каким-то деланно-веселым, настороженным. Семенов не особенно верил во встречу с тигром и подшучивал над охотниками.

— Зачем зря шутить? Нехорошо так! Тигр шутить не умеет. Да! — сказал Атамкул. — Недавно тигр у меня кобылицу зарезал. Ай-яй, какая кобылица была!

А подъем становился все круче. Появились каменные осыпи, вершины гор, окружающие Иссыкскую долину, приобрели куполовидные очертания. Семенову вспомнилось его обещание Александру Гумбольдту достать на Тянь-Шане образцы вулканических штуфов. «Я умру спокойно, когда узнаю, что Тянь-Шань — вулканического происхождения», — вспомнил он слова Гумбольдта.

...Семенов задумался, и перед ним, словно мираж, появился огромный кабинет, от пола до потолка заставленный книгами, с географическими картами и атласами, разбросанными по столам, с кожаными глубокими крес

лами, на которых искрились жемчуж— ные раковины и кораллы южных мр-рей. Кокосовые орехи валялись по углам, словно пушечные ядра; глыбы зеленого малахита, горного хрусталя, обломки многокрасочных яшм и пор-фиров, белого кварца и черного мрамора лежали вперемежку с ноздреватыми пластинами амазонского каучука и индейскими томагавками.

А посредине огромного и полутемного кабинета стоял дряхлый, сгорбленный старик, и как-то не верилось, что это всемирно известный путешественник и географ Александр Гумбольдт.

Седая узкая голова восьмидесятилетнего географа уже бессильно поникла, продолговатое пергаментное лицо прорезывали глубокие морщины, и только глаза, голубые, с твердыми черными зрачками, смотрели умно, тонко, проницательно. «Эти глаза видели почти весь мир», — подумал Петр Петрович, почтительно склоняясь перед Гумбольдтом, ради встречи с которым он, собственно, и приехал из Петербурга. «Я буду рад видеть господина Петра Семенова и обсудить с ним проект научного путешествия», — писал ему в своем приглашении знаменитый ученый.

Гумбольдт протянул источенную временем руку. Семенов осторожно пожал ее, стыдясь избытка собственной силы и молодости. А Гумбольдт со вспыхнувшим в глазах интересом следил за молодым географом, статью которого «О вулканических явлениях во Внутренней Азии» он только что прочел. Статья пропагандировала его, Гумбольдтову, гипотезу о том, что Тянь-Шань — вулканического происхождения. Это было приятно Гумбольдту.

Александр Гумбольдт неторопливо убрал с кресла раковины, очень похожие на яркие тропические орхидеи.

— Прошу, господин Семенов, — пригласил он неожиданно свежим и чистым голосом.

Петр Петрович сел, сложив на груди руки и обхватив пальцами локти, Гумбольдт опустился в жесткое кресло. И сразу стал еще меньше: лишь узкая голова его, как поплавок, покачивалась над столом.

Солнечный сноп скользнул по стене — и могучий, кипящий белой пеной водоворот обрушился на Гумбольдта. Над головой старика висела картина Ниагарского водопада — удивительное зрелище стихийной мощи.

С необыкновенной ясностью и отчетливостью Семенов понял, что этот заваленный книгами, экзотическими вещами и предметами, украшенный картинами, увешанный географическими картами большой сумрачный кабинет видит, слышит, осязает, чувствует лишь потому, что в нем передвигается махонький сухонький старичок во фраке. Твердые, как слоновая кость, воротнички поддерживают эту трясущуюся голову, вместившую в себя все горные вершины и все морские пространства Земли.

— Так вы собираетесь исследовать Внутреннюю Азию? — спросил Гумбольдт, кладя на стол тонкие белые пальцы.

— Это стало моей заветной целью. Меня зовет Тянь-Шань. Он даже снится мне, — улыбнулся Семенов.

— Я много лет мечтал о путешествии на Тянь-Шань, — вздохнул Гумбольдт. — К сожалению, теперь уже не могу. А жаль. Исследование Небесных гор — одна из самых славных задач современной географической науки. О, если бы вам удалось туда добраться! — Он опустил трясущуюся голову. И снова заговорил: — Я прочитал вашу статью о вулканическом происхождении Тянь-Шаня. Интересная статья. Очень! Я рад, что вы — мой единомышленник в данном вопросе. Я могу умереть спокойно, если вы привезете мне из своего путешествия вулканические обломки с Небесных гор. Я умер бы тогда с чувством полного завершения своей жизни...

60