Вокруг света 1964-07, страница 24

направлять движение каноэ. Груз размещался вдоль бортов, оставляя лишь узенькую дорожку от носа до кормы, позволявшую двигаться, осторожно переставляя ноги.

Вода в маленькой бухте была тихой, как в садовом озерце. Воспользовавшись этим, мы слегка поработали веслами для тренировки и осуществили два-три несложных поворота, словно конники в манеже. Затем вырулили на линию старта. Она была четко обозначена пенистой волной, которая с бешеной скоростью мчалась в нескольких метрах от каноэ, неприятно контрастируя с зеркальной гладью крохотного залива, так бескорыстно приютившего нас.

Итак, полный вперед!

Рывок — и попытка выйти на дистанцию потерпела полную неудачу. Когда Франческо резко подтолкнул лодку, я направил киль под слишком большим углом к течению, и каноэ, сделав полный круг на месте, угрожающе накренилось на левый борт, зачерпнуло немного воды, а затем отлетело назад. Франческо сопроводил это событие выразительным «саггашЬа» ¹, то ли изумившись силе течения, то ли возмутившись столь скверным началом.

Вновь вернулись на старт и теперь уже осторожно, по касательной, приблизились к ревущему потоку. Некоторое время мы плыли рядом с ним, а потом мгновенно юркнули в поток. Маневр удался на славу. Ощущение было такое, словно вы в дождливый день у входа в подвал с разбега наступили на банановую кожуру и полетели вниз по лестнице.

Обдаваемый брызгами пены, я изо всех сил пытался не потерять контроль над лодкой. Франческо, напрягаясь как струна, по-прежнему вздымал зажатые в руках весла, ожидая моих приказаний. Он вобрал голову в плечи и старался не глядеть на смелого «викинга», который, яростно скрежеща зубами и судорожно вцепившись в рулевое весло, таращил близорукие глаза в тщетной надежде отыскать свободный проход на юго-запад.

И тут начался поворот, бесконечно длинный и опасный. У меня уже не осталось времени ни чтобы отвернуть вправо, ни чтобы принять какое-либо решение. Я успел только отдать экипажу команду убрать весла. Это и оказалось нашим спасением. Течение несло нас все быстрей. У меня было такое чувство, словно я обгоняю на вираже двух-трех гонщиков-соперников. А скала ближе и ближе; вот она уже всего в нескольких сантиметрах. Я тоже убрал весло, признав бесплодность любой попытки удержаться на стрежне. Малейший поворот оказался бы для нас роковым — коснись каноэ носом или кормой скалы, мы бы опрокинулись. И каноэ плыло, как обыкновенное бревно. Думается, начни мы маневр кормой вперед, он тоже завершился бы самым «блистательным» образом. Все зависело от гладкости скалы, поверхность которой вода за тысячелетия отполировала с величайшей тщательностью. Скорость возросла настолько, что казалось, с минуты на минуту нас центробежной силой выбросит на камни.

Поворот — и нас отшвырнуло на середину реки, усеянной коварными отмелями, оставлявшими для лодки лишь узкий проход, едва заметный средь пены. Настоящий водный кросс, в котором мы с Франческо рисковали жизнью.

Так мы путешествовали примерно полчаса, пока по счастливой случайности не приблизились к берегу. Франческо акробатически соскочил на берег, сжимая в руке трос. Наконец-то!

На новом месте я занялся едой, а Франческо отправился на охоту, захватив десять капканов и неизменный карабин. Вернулся он уже в сумерках. Ожидая, пока я сварю похлебку из риса, чечевицы и гороха, он начал ощипывать подстреленную им птицу; потроха пошли в капканы на приманку для лис.

— Я поставил шесть капканов на лисицу и четыре на нутрию. Но на удачу не рассчитываю. Мы еще

¹ СаггашЬа — черт возьми! (исп.).

слишком высоко, — объяснил он. — Завтра двинемся дальше.

Птица, которую он ощипывал, называется мартинета, и по оперению она очень похожа на цесарку. Мне эти птицы были уже знакомы, так как они водятся и в менее пустынных местах. Обычно они живут стаями по десять-двенадцать в каждой. Подстрелить их довольно легко, особенно когда они взлетают и тяжело, медленно плывут над землей. Труднее попасть в них, когда они спасаются бегством, часто и внезапно меняя направление.

На следующее утро, по-братски разделив мартинету, пошли осматривать капканы. Пройдя по берегу, сразу же начали продираться через густые заросли.

— Дон Хуан ждет нас, — на ходу бросил Франческо.

— Дон Хуан?

— Да, Эль Сорро. Ночью я слышал, как он угодил в капкан.

Значит, нас ждет дон Хуан — господин Лис! Я ночью ровным счетом ничего не слышал. Совершенно обессилев за весьма богатый приключениями день, я бы не проснулся, даже если б с меня содрали кожу.

Наконец подошли к капканам на нутрий. Франческо поставил их у самой поверхности воды; они были пусты все до одного. Ночью заводь покрылась тонкой коркой льда.

Чуть дальше нашли лису. Красивую, рыжую лису. Она угодила передней ногой в тиски капкана и уже умерла.

Еще метров двести — и мы увидели вторую лису. Заслышав наши шаги, она в последний раз попыталась спастись бегством. Но, убедившись в бесполезности своих усилий, пленник приготовился к последнему сражению. Это был огромный и злобный лис. Он скрежетал могучими зубами со слепой яростью голодного волка. Впрочем, он и походил скорее на волка. Я даже не подозревал, что бывают столь крупные лисы. Попади в его челюсть рука, из нее получилось бы крошево.

Франческо отыскал узловатую палку и стал неторопливо остругивать ее ножом. Догадавшись о его намерениях, я попытался вступиться за лиса. Нельзя ли его прикончить выстрелом из ружья? Моя просьба была отвергнута. Франческо объяснил, что пуля может попортить шкуру. Осторожно подойдя ближе, Франческо нанес лису страшный удар по голове.

Когда неравный поединок закончился, я попросил разрешение нести трофей в лагерь. Во-первых, я хотел показать Франческо, что, даже будучи новичком, могу быть ему полезным и на охоте, а главное, стремился раз и навсегда победить свое отвращение к виду крови. Связав лису ноги, я поплелся вслед за Франческо, волоча свою жертву. Как только рука у меня уставала и почему-то начинала зудеть, я перекладывал добычу в другую руку. Внимательно следя за дорогой, я менял руку совершенно автоматически. Пока... пока не сделал одно довольно любопытное открытие: в то время как боль в плече и свободном локте тут же исчезла, рука продолжала зудеть и чесаться. Зуд был какой-то странный и вызывал всякие подозрения. Нарушение кровообращения? Застой крови?

Я поднял руку. Она вспухла и была даже не синей, а цвета молотого кофе. Наоборот, прилив крови?

И тут я увидел, что по обеим рукам ползают легионы блох. Здоровенных, темных блох, проделывающих сложнейшие перестроения на моей бледной коже, — блох дона Хуана!

ВСТРЕЧА С ГУАНАКО

Сняв шкуры с убитых зверей, снова пускаемся в плавание, решив бросить якорь через два-три часа. И хотя ритм путешествия можно было сравнить с учащенным сердцебиением, кризис уже миновал. Мне почти всегда удавалось пристать в указанном Франческо месте, с разницей в двадцать-тридцать метров. Плохо ли. хорошо ли, но лодка прокладывала путь через все препятствия.

20