Вокруг света 1964-12, страница 48

В. САФОНОВ

ЗОЛОТАЯ

КОСА

МАМАИ

П

Шесятый час утра, а кажется, прожит большой

1я \день. Такова особенность путешествий.

Г ^Восход солнца. Смена оттенков моря — исполинской палитры красок. Прогулки, поиски места, откуда больше, жаднее можно впитать глазами, слухом, всеми порами тела то, что происходит в обступившем тебя мире. Беседы, начатые и оборванные, вдруг вскипающие споры чуть не на космические темы. Чайка, летящая так близко — рукой достать — и на таких неподвижно-распластанных крыльях, что похожа скорее на подвешенное чучело.

И ожидание...

И вот Констанца. Мамая.

От порта крутой подъем. Посреди площади, у статуи Овидия, вдруг отчетливо соображаешь, что это ведь Томы, место ссылки римского поэта, то наводившее на него ужас варварское гиперборейское поселение, где птицы чуть не замерзали на лету и вино продавали ледяными кругами.

Статуя Овидия смотрит на дома площади, ресторан, кафе, по-южному прихотливое — как строили и у нас в начале века — здание гостиницы; во двориках — олеандры.

Земля возвращает Томы. Ведутся раскопки. Откопаны фундаменты зданий, укрепления и караульная, городская площадь, скульптуры, гигантские пифосы, зернохранилища, сосуды для вина. И замечательная «мозаика»: так назвали громадный — 700 квадратных метров — зал с полом превосходной мозаичной работы, главный зал торговой фирмы.

Город—позади, он отсюда кажется приподнятым на мысу. Дорога спустилась — направо озеро или лиман с камышом у берега, вдали за озером невысокая зеленая отлогость.

А налево море.

Мамая — коса между ним и озером-лиманом.

Нам, приученным к горному, причудливо-расчлененному пейзажу кавказского и крымского Причерноморья, непривычна эта плоскостность, эта земля на уровне воды.

«Мама!» слышится в слове «Мамая», И легенда подхватывает инстинктивную этимологию, она рассказывает о матери и дочери, о нашествии жестоких завоевателей которые схватили и увезли мать, и об отчаянии

девушки, которая кинулась за матерью в море. Там, где она бежала, разостлалась песчаная коса.

Горе и кровь были в прошлом народов юго-востока Европы, века чужеземного ига — их не забудешь. И не в какой-нибудь глуби времен — давно ли турецкие паши распоряжались на Балканах?

Но вот чудесная быль: не осталось никаких следов этого близкого прошлого, едва заметны и следы совсем недавней, боярской Румынии.

Мамая — создание сегодняшнего дня страны. Из 30 отелей — 27 новых; королевская вилла теряется среди них.

Наши южные курорты круглогодичные. Этот сезонный. Очевидно, приближается Овидиево время, когда «птицы мерзли на лету» (впрочем, пальто надевать излишне),— Мамая пуста, мы осматриваем как бы макет ее.

Все, что слышал о ней, справедливо.

Верхушки многоэтажных отелей ритмически членят безоблачное небо. «Сирена», «Нептун», «Ялта», «Виктория», «Овидий», «Парла»... Архитектура подчеркнута переливчатой гармонией неярких красок, словно не нанесенных кистью, а входящих в природу материала. Она легка, необычна, без малейшей отяжеляющей черты; каждое здание, все этажи кажутся распахнутыми настежь.

Солнце? Нет преград ранним лучам, чистейшему ультрафиолету; нет доступа испепеляющему жару.

Воздух? Им залиты лоджии, комнаты, лестницы, переходы — все насквозь.

Вода? Нехватка ее невозможна и в месяцы «пик». Она прямо подведена к каждому человеко-месту. Ванны, душевые.

Плитняк дороги пересекают причудливо кинутые, серповидные, извилистые, блестящие полоски, набранные мозаикой из кусочков полированного гранита.

Я не берусь описать кинотеатр. Я не видел нигде ничего подобного. Вертикальные сине-лиловые зернистые плоскости приводят на память стоячие гигантские камни-дольмены, изображенные в учебниках истории. Но тотчас отбрасываешь параллель — нет, при чем тут сооружения древних друидов? Скорее это из фантастического романа. Исполинские самоцветы. Между ними — лабиринт зигзагообразных проходов.

42