Вокруг света 1965-01, страница 71

это было встречено на заседании довольно равнодушно. Мало кто из академиков помнил безродного парня, посланного на край света.

Но Илья и не думал погибать. Добралось до Петербурга через Якутск запоздалое письмо. Оказывается, Вознесенский в Ново-архангельске. Правда, болен он. Десять лет беспрерывных странствий подорвали здоровье. Но если Академия сочтет нужным, пишет он, то он продолжит свой путь.

Академия ответила — можно вернуться. Да и денег больше нет.

Десять лет с лишним не был Илья в Петербурге. Мало кто узнал его. Отец умер, друзья либо разъехались, либо забыли. Да и как дать тридцать лет этому усталому, рано постаревшему человеку, в кожу которого так глубоко въелся таежный загар.

А когда академики увидели коллекции, что собрал Вознесенский, то даже и не знали поначалу, как к ним подступиться. Да и посудите сами:

Зоологических предметов — чучел, скелетов, шкур и насекомых — более шести тысяч. В том числе скелет кита.

Ботанических гербариев — две тысячи листов.

Минералогических образцов — более тысячи.

Рисунков — полтысячи.

Дневников — несколько десятков толстых тетрадей. В них и словари многих индейских племен и этнографические описания, которым цены нет.

Этнографический музей получил триста ящиков. Число экспонатов было настолько велико, что и по сей день в Музее этнографии более двух третей американских коллекций — собрание Вознесенского.

Глава четвертая

ЧИНА НЕ ПОЛОЖЕНО

Специальная конференция Академии наук постановила:

«Считать, что миссию свою помощник препаратора Вознесенский выполнил с самоотвержением и совершенным успехом... Ученые плоды этой замечательной экспедиции богатством и разнообразием и важностью превзошли все ожидания Академии».

А дальше что? А дальше поселился Гумбольдт российский при музее и стал следить за распаковкой и сортировкой коллекций. Бу

дущее, несмотря на приветствия первых дней, было туманнее, нежели в самые трудные годы странствий.

Академия наук обратилась к его величеству с просьбой утвердить путешественника, несмотря на молодость его, консерватором музея. Да и кто, кроме Вознесенского, мог, в самом деле, разобраться в море экспонатов, кто больше знал о Камчатке, Америке, Тихом океане?

Пришел ответ: «Ни происхождение, ни воспитание не дают ему права на занятие классной должности...» t*

Куда там! Ты хоть разбейся, хоть снова Америку открой, но ежели ты безроден...

А Илья знал языков два десятка, весь мир повидал — так что среди ученых робеть не прихо> дилось.

Шесть академиков создали себе бессмертную славу, разбираясь в сокровищах коллекций Вознесенского, — он же ни славы, ни достатка не добился. Чтобы денег заработать, делал чучела на заказ и только урывками, по вечерам, приводил в порядок дневники и записи. Потом все-таки получил чин. И орден Станислава третьей степени. И избрали его действительным членом Географического общества, действительным членом Энтомологического общества. И даже удостоился личной благодарности императора. Нет, не за путешествия, не за заслуги перед наукой. Сделал чучело «Лорда» — любимого коня его императорского величества. И тем угодил нежданно.

И рано умер. Не оставив дочери ни гроша.

Коллекции Вознесенского разобраны, но архив его еще по сей день полностью не изучен. Только теперь приступают к этому. Вновь открыты рисунки путешественника, прочитываются дневники.

Фотография его заняла почетное место в музее, рядом с коллекцией полярной Америки, равной которой нет во всем мире.

Многие из американских племен, которые изучал Илья, вымерли за последнюю сотню лет, другие — забыли обычаи своих предков. И предметы их быта, труда и искусства сохранились только в ленинградском Музее антропологии и этнографии имени Петра Великого АН СССР.

Заслуга в том безродного помощника препаратора.

Отступление последнее ЛЕНИНГРАД, ГОД 1964-й

—Я не знал о нем раньше, — говорит Ларсен и крутит в руках свою темную прокуренную трубку.

Ларсену, по-моему, понятен Вознесенский. Ведь он тоже ходил дорогами Ильи и ночевал в эскимосских поселках. Ларсен всматривается в лицо Вознесенского на старинной фотографии. Но что на ней разберешь?

Потом мы возвращаемся в нашу курилку. Нам пора прощаться, а то бы я рассказал Ларсену и о других Вознесенских, плоды труда которых выставлены в музее. Вот мы проходим мимо папуасской коллекции Миклухо-Маклая, мимо индийского собрания супругов Мервартов, замечательных ученых, исколесивших за много лет самые дальние уголки Индии и Цейлона, мимо коллекций Литке и мимо зала, открытого совсем не так давно, — зала хорезмских коллекций Толстова...

И, как бы совсем невпопад, Ларсен говорит прощаясь:

— И все-таки он был счастливым человеком.

Это о Вознесенском и о других ученых, идущих по свету.