Вокруг света 1965-05, страница 70

в отелях, — сущие овцы. Принято сидеть на террасе и любоваться заливом. И только я, будучи оригиналом, сижу на той, что выходит в парк. Но ведь и я ничего не увидел. Вы заметили, в парке есть где укрыться — деревья, пальмы, декоративный кустарник. Стой себе преспокойненько и жди, покуда мадемуазель не пройдет мимо. Идти из Эндхауза улицей гораздо дальше. Мадемуазель Ник Бакли, она ведь из тех, что вечно опаздывают и бегут кратчайшей дорогой.

— И все же это страшный риск. Его могли заметить, а на случайность тут не свалишь.

— Да, на этот раз уж не случайность... нет!

— Вы что-нибудь имеете в виду?

— Нет, ничего... одна идейка. Возможно, она подтвердится, а может быть, и нет. Пока что мы ее оставим и возвратимся к тому, о чем я только что вам говорил, — к необходимому условию.

— Которое заключается?..

— Право же, Гастингс, вы могли бы сказать это сами. Ну ладно. Мотивы преступления не очевидны. И вот это-то меня и пугает, Гастингс! Да, я боюсь, боюсь даже сейчас! Я успокаиваю себя: «Их ведь там четверо». Я говорю себе: «Пока они все вместе, ничего не случится». И все время боюсь.

Он резко повернул в другую сторону.

— У нас есть время. Идемте улицей. Парк ничего нам не даст. Обследуем обычный путь.

Нам надо было выйти из центральных ворот и подняться вправо по крутому холму. На его вершине была аллея, и надпись на изгороди гласила: «Только к Эндхаузу».

...За воротами, по правую руку от входа, стоял домик. Он занятно контрастировал с воротами и запущенной подъездной аллеей.

Какой-то человек в выгоревшей куртке возился у клумбы. Когда ворота скрипнули, он распрямился и глянул в нашу сторону. Это был мужчина лет шестидесяти, ростом не меньше шести футов, крепко сбитый, с загорелым, обветренным ли

цом и почти совершенно лысый. Его голубые глаза оживленно поблескивали. Он показался мне симпатичным малым.

— Добрый день, — приветствовал он нас, когда мы проходили мимо.

Я ответил ему и, шагая дальше, все еще чувствовал н& спине пытливый взгляд его голубых глаз.

Большой угрюмый дом скрывался за деревьями, ветви которых тянулись к самой крыше. Его запущенность сразу бросалась в глаза. Прежде чем позвонить, Пуаро окинул дом оценивающим взглядом. Потребовалось поистине геркулесово усилие, чтобы извлечь из старомодного звонка хоть какой-то звук, зато, зазвонив, сн еще долго заливался унылым, жалобным звоном.

Нам отворила женщина средних лет. «Приличная особа в черном» — вот слова, которые приходили на ум при взгляде на эту респектабельную, в меру угрюмую и предельно безразличную особу.

Мисс Бакли, сообщила она, еще не возвращалась. Пуаро объяснил, что нам назначено свидание, и не без труда добился, чтобы нас впустили в дом. Нас провели в гостиную, где нам предстояло ожидать возвращения мисс Бакли.

Вот где совсем не чувствовалось уныния. Комната, правда, довольно запущенная, выходила на море и была залита солнечным светом. На стенах висели фамильные портреты. Я подумал, что некоторые из них, должно быть, по-настоящему хороши. Рядом с граммофоном валялись пластинки. Стоял небольшой приемничек; очень немного книг и развернутая газета, кем-то брошенная на край дивана. Пуаро поднял ее и, поморщившись, положил назад. Это была местная «Уикли геральд энд Директори». Однако что-то заставило его снова взять ее в руки, и, пока он просматривал там какую-то заметку, дверь отворилась и в комнату вошла Ник Бакли.

— Ну, вот и я... а тех всех я спровадила.

Сгораю от любопытства. Неужели я та самая героиня, которую никак не могут разыскать киношники? У вас был такой торжественный вид, — добавила она, обращаясь к Пуаро, — что ничего другого я просто не могла подумать. Ну, сделайте же мне какое-нибудь заманчивое предложение.

— Увы, мадемуазель!

— Только не говорите, что всо наоборот, — взмолилась она, — что вы пишете микч-атюры и хотите продать мне одну. Впрочем, нет, с такими усами... да еще остановился в «Мажестик», где отвратительнейшая во всей Англии еда и самые высокие цены.

Женщина, отворявшая нам дверь, принесла лед и поднос с бутылками. Не переставая болтать. Ник ловко смешала коктейли. Непривычная молчаливость Пуаро в конце концов привлекла ее внимание. Наполняя фужеры, она вдруг остановилась и резко бросила: Ну, хорошо...

— Вот этого-то мне и хочется, мадемуазель, — пусть все будет хорошо. — Он взял у нее фужер. — Ваше здоровье, мадемуазель, здоровье и долголетие.

Девушка была не глупа. Его многозначительный тон не ускользнул от нее.

— Что-нибудь... случилось?

— Да, мадемуазель. Вот...

Он протянул ей лежащую на

б*