Вокруг света 1965-08, страница 69

— Именно это я и стремлюсь узнать.

Его угрюмое лицо, по-видимому, навело ее на тревожные мысли. Она прошептала:

— Ник разве... что-нибудь разве случилось?

Пуаро кивнул.

— Она больна, опасно больна. Конфеты были отравлены, мадам.

— Те, что послала я? Но это невозможно... нет, это невозможно!

— Не так уж невозможно, коль скоро мадемуазель при смерти.

— Боже мой!

Она закрыла лицо руками, а когда снова подняла голову, я увидел, что она бледна как смерть.

— Не понимаю, — пробормотала она, — ничего не понимаю. Все могу понять, только не это. Их не могли отравить. Кроме меня и Джима, к ним никто не прикасался. Вы делаете какую-то ужасную ошибку, мосье Пуаро.

— Не я ее делаю, хотя в коробке и лежала карточка с моей фамилией.

Она растерянно уставилась на него.

— Если мадемуазель Ник умрет... — Пуаро не договорил и сделал угрожающий жест рукой.

Она тихо вскрикнула.

Он повернулся к ней спиной и, взяв меня под руку, направился в гостиную.

— Ничего, ну, ровно ничего не понимаю! — воскликнул он, швыряя на стол шляпу. — Хоть бы какой-нибудь просвет! Я словно малое дитя! Кому выгодна смерть мадемуазель? Мадам Райе. Кто покупает конфеты, не отрицает этого, сочиняет небылицы о телефонном звонке, которые не лезут ни в какие ворота? Мадам Райе. Слишком уж просто, слишком глупо. А она не глупа... о нет.

— Да, но тогда...

— Но ведь она кокаинистка, Гастингс. Я убежден, что это так. Здесь не может быть никакого сомнения. А в конфетах оказался кокаин. И что значит эта фраза: «Все могу понять, только не это»? Это же надо^ как-то объяснить! Ну, а лощеный мосье Лазарус, он-то при чем тут? Что ей известно, этой мадам Райе? Она что-то такое знает. Но мне не удается заставить ее говорить. Она не из тех, кто может проболтаться с перепугу. И все же она что-то знает, Гастингс. Действительно ли ей кто-то звонил или она это выдумала? И если не выдумала, чей это был голос?

Он покачал головой. Тяжело вздохнул.

— Знаете что, Гастингс, если вы мне друг, истинный преданный друг...

— Конечно! — воскликнул я с жаром.

— Тогда сходите и купите мне колоду игральных карт.

В первую минуту я оторопел, потом холодно ответил:

— Хорошо.

Я ни минуты не сомневался, что он просто решил меня спровадить.

Однако я ошибся. Заглянув около десяти часов вечера в гостиную, я увидел Пуаро, поглощенного постройкой карточных домиков. И тут я вспомнил. Это был его испытанный способ успокаивать нервы.

Часов в пять утра меня разбудили, растолкав самым бесцеремонным образом. Я открыл глаза. У моей кровати стоял Пуаро.

— Тихо, — произнес он. — Дело в том, Гастингс, что мадемуазель скончалась.

— Что?! — крикнул я. Мою сонливость как рукою сняло.

— Тсс... тсс. Да, это так. Не в самом деле, разумеется, но это можно организовать. Всего на двадцать четыре часа. Я договорюсь с доктором и сестрами. Вы меня поняли, Гастингс? Убийца, наконец, добился своего. Четыре раза он предпринимал бесплодные попытки. Но пятая удалась ему. И тогда мы посмотрим, что же случится... Это будет очень интересно.

(Окончание следует)

QfHlUftb

Асфальтированный спуск от дороги приведет к простому и легкому зданию из стекла и бетона. Это будет музей, посвященный человеку, раскрывшему для нас целую эпоху истории Земли. В витринах, в просторном вестибюле займут свое место под стеклом орудия его труда и оружие его охоты, но имя его так и пребудет неизвестным...

Остаются позади улицы Владимира с его Золотыми Воротами, с кружевом резьбы Дмитровского собора, с мощным массивом Успенского, где на внутренних стенах излучают свет и тепло фрески Андрея Рублева. Серая лента Горьковского шоссе тянется по холмам дальше, на восток. Впереди встают белокаменные строения Боголюбова, в широкой зеленой долине петляет Клязьма. Здесь, у оврага Сунгирь, осенью 1964 года археолог, доктор исторических наук Отто Николаевич Бадер нашел погребение человека, который жил 25 тысячелетий назад.

Во время раскопок археологи обра-

5*

тили внимание на большое красное пятно от мелких вкраплений охры в культурном слое. До этого природная краска, коюрую так любил первобытный человек, встречалась лишь мелкими кусочками. Здесь ее было много.

Потом появился человеческий череп. Правда, он был очень плохой сохранности, многих костей не хватало, а от скелета не было и следа. Но и это уже было сенсацией. На раскопки выехала из Москвы комиссия геологов и антропологов во главе с В. И. Громовым и М. М. Герасимовым. Череп был обмерен, зарисован и отправлен в Москву.

Но пятно не исчезало. Оно готовило новый сюрприз.

На глубине 40 сантиметров под культурным слоем, в вытянутой яме лежал высокий, на редкость широкоплечий мужчина, сплошь усыпанный охрой, отчего его кости приобрели красно-ржавый цвет. Нити костяных бусин — круглых, овальных, вытянутых — лежали на лбу, сбегали по затылку, спускались гирляндами между ребер, словно браслетами охватывали предплечья, запястья, бедра и щиколотки. Их было более полутора тысяч! И здесь же находились

настоящие браслеты: тонкие, вырезанные из бивня мамонта.

Когда все бусины были нанесены на план, произошло еще одно неожиданное открытие: бусины не остатки рассыпавшихся ожерелий, они были нашиты на одежду. Конечно, от самой одежды ничего не осталось, но по рисунку нитей, по расположению бусин в общих чертах ее можно было восстановить. Она оказалась похожей на одежду обитателей Крайнего Севера.

Весть об уникальной находке облетела весь мир.

Над раскрытым погребением был построен временный павильон, предохранявший находку от дождей и ветра. Теперь здесь будет музей.

Первый в нашей стране да и во всем мире музей, посвященный одной археологической находке и поставленный на месте этой находки.

/MU5EUM7

67