Вокруг света 1965-10, страница 58

ку. Мы столь же церемонно представились и сели за стол.

...Мы просидели в этой комнате до рассвета, и это была действительно тяжелая ночь.

Сидящий перед нами человек был нам нужен, так как именно в нем заключался наш шанс на восемьсот километров, и он знал, что он нам нужен; я чувствовал хитроватые всплески его мыслей, которые он тщательно прятал за темной завесой опьянения. Он хитрил, так как не знал, как решить и, может быть, если бы он не был пьян, то думал бы тяжело, но прямо.

— Я — моторист, — говорил он с раскатом через «р». — Никто не знает мотор лучше меня. Так?

— Так, — соглашался я.

— Я байдарный капитан. А?

— Верно

Он молча сопел некоторое время в темный угол комнаты, потом говорил почти жалобно:

— Я умею класть печи, и я плотник. Ты умеешь класть печи?

— Нет, — честно ответил я.

— Я Анкарахтын, — гордо сказал он и вдруг разозлился. — Почему мне дали самую маленькую байдару возить туда-сюда возле поселка?

— Наверное, потому, что ты пьешь.

— Пью, — согласился он.

Все-таки дело сдвинулось с мертвой точки. В два часа ночи мы стали составлять непомерно длинный список продуктов, чтобы доплыть до соседнего поселка в семидесяти километрах к востоку отсюда. («Оч-чень маленькая байдара, дальше нельзя».) В три было твердо решено, что он довезет нас до конца маршрута и мы отправим его обратно самолетом. В четыре он отказался от всего и сказал, чтобы мы искали другого бай-дарного капитана. В шесть утра мы отправились смотреть байдару.

Она стояла на не очень высоких подмостках, и ее можно было хорошо осмотреть, не спуская на землю. Это была так называемая средняя байдара килограммов на семьсот, со старой обшивкой. Потемневшую моржовую шкуру обшивки украшало шесть больших заплат и бессчетное количество маленьких. Одна дырка с чисто лентяйской гениальностью была заткнута куском моржового сала. И только на носовых скулах белоснежной краской выделялся номер: ВН-740.

Анкарахтын молча смотрел в землю, пока мы осматривали байдару. На последних остатках хитрости я сделал решительный ход.

— Конечно, — сказал я, — байдара твоя, капитан, решето. Дальше соседней деревни плыть не имеет смысла.

— Я решил, — трезвым голосом сказал Анкарахтын. — Я отвезу вас до Нешкана и вернусь обратно.

Поселок Нешкан, второй по счету поселок к востоку по нашей дороге, был в четырехстах пятидесяти километрах отсюда. Там, за Колючин-ской губой, начиналась уже настоящая морская зверобойная Чукотка с обилием вельботов и морских бригад. Это был идеальный вариант, и потому я сказал как можно равнодушнее:

— Ты много сегодня говорил, Анкарахтын. Дай честное слово, или мы будем искать другого байдарного капитана.

— Пожалуйста, — сказал он. — Отвезу.

Однако на следующий день все осталось на своих местах. И так продолжалось еще три дня.

Желтый минор сентябрьского чукотского солнца звучал над поселком. Шальные стаи гаг носились над крышами домов из моря в лагуну и потом с тем же стремительным свистом крыльев из лагуны в море. Их стреляли с крылечек домов. Сбитые птицы падали прямо на улицу. К ним наперегонки кидались люди и собаки.

Восемьсот километров непройденного маршрута толкнули меня на решительный шаг. Развеселый азарт общепоселковой охоты собрал около одногс из домов кучу болельщиков. Все было на виду Гремели выстрелы, ахали, ехидничали и смеялись болельщики. И, как бы подтверждая истину, что человеку необходим коллектив, из своей угрюмой норы вылез Анкарахтын. Я громко, так, чтобы слышали все, напомнил ему о честном слове.

В тот же вечер злой и угрюмый как черт Анкарахтын возился при керосиновой лампе с мотором. Я ви^ел, как независимо от выражения лица руки его работали бережно и умело.

На следующий день в два часа дня к берегу подошли первые люди. Это были старик с внуком. Они шли рядом, внук держался за руку деда. Старик сел на землю и закурил. Внук прислонился к вытертой коже его кухлянки и стал смотреть на нас с тихой серьезностью. Пришли три женщины и стали поодаль. Их камлейки пестрели, как весенний луг. Шли мужчины.

Шесть человек стали по трое с каждой стороны байдары. Старик оставил внука и встал седьмым впереди всех. Кто-то сказал вполголоса: «Го-гок!» — и байдара поплыла по воздуху. Семь пар нерпичьих торбасов осторожно месили землю.

Тринадцатисильный «Архимед» тонко взвыл после первого же рывка ремня, толпа на берегу стала уменьшаться, резкий ветер стал бить в скулу байдары мелкой разгонной волной, и через низкие борта полетели брызги, тотчас превратившие нас в каких-то двухцветных людей — спереди мы были синими и блестящими, а сзади сухими, красного кухляночного цвета.

Вечером мы пристали к берегу и укрылись от дождя и ветра за поставленной набок лодкой. Дождь шуршал по моржовой шкуре, нагоняя осеннее «дождевое» настроение. Казалось, что прошло совсем немного времени: и я только успел подумать, что пора достать спальные мешки и улечься нормально, как вдруг Анкарахтын молча толкнул меня в плечо и молча же стал переворачивать байдару на киль, отвязывая поддерживающие ее весла.

Было четыре часа утра, уже светало. Ветер стих, но волна все еще била о берег.

В два часа дня мы дошли до ближнего поселка. Здесь нам надо было забрать бензин.

Поселок очень походил на Ванкарем, только улицы покрывала не галька, а трава и размятый тракторными гусеницами торф.

Мы разгружали байдару, и никто не подходил к берегу и не обращал на нас внимания. Метрах в двадцати несколько молодых парней и девушек играли в волейбол. На девчонках были летние платья, на парнях — тренировочные костюмы. Вероятно, это были студенты, приехавшие на каникулы. Я пошел искать правление, а когда вернулся, уладив дела, Анкарахтына не было.

56