Вокруг света 1966-02, страница 21

р

дяной броней. Дорога бежит по северному берегу к озеру Пай-тасьярви. Еще десятка два километров, и проселочная дорога кончается. Дальше на запад проезжих путей нет.

Летом, едва сойдет лед, прогулочный пассажирский катер совершает отсюда рейсы по озеру к Никкалуокте, последнему селению у подножия Кебнекайсе. Но сейчас пристань повисла надо льдом, катера, байдарки и каноэ отдыхают на приколе. А наша «олимпия» плавно съезжает на лед.

Нет, не таким я ожидал увидеть озеро в ста пятидесяти километрах севернее Полярного круга в конце марта!

Слева и справа от зимника — автомобили, около которых загорают целые семейства, суетится на лыжах детвора. Десятки, нет — сотни людей сидят на складных стульчиках у пробитых во льду лунок. Едешь по озеру, словно

по людному праздничному проспекту.

Но вот Никкалуокта; разбросаны на берегу озера три-четыре бревенчатых избы с сараями. Издали кажется, что на крышах изб на перекладинах развешено белье. Но нет, это куски оленьего мяса, выставленные по здешнему обычаю на мороз — лучший лапландский природный холодильник! Свисают, колыхаясь на ветру, пустые рукава оберегающего оленину пугала.

Лед окончился, и дальше нет машине и зимнего пути.

Пешеходная тропа круто ведет в горы. Они кажутся выщербленными сахарными головами, обернутыми снизу тенью, как плотной синеватой бумагой.

Только успел подумать, что зря мы не взяли с собой бутербродов, как водитель, подведя нас к бревенчатой избе, у стен которой прислонена не одна пара лыж, говорит:

— Сейчас отведаем бульона из оленины.

_ В комнате вокруг

двух больших, грубо сколоченных дощатых столов сидят люди, безусые и бородатые, в ярких лыжных костюмах, в толстых свитерах или в пиджаках. Из вмазанного в плиту котла подымается вкусно пахнущий пар.

Низкорослый черноволосый человек в национальной одежде наливает в миски горячий бульон, то и дело подкла-дывает и подкладывает на общее блюдо куски оленины. Ему помогает жена, тоже в национальном костюме. Рядом — дочка хозяев в модном европейском платье.

Она приехала на каникулы из Лулео.

Тороватый хозяин — саами Знох Саари — оказывается, человек известный... Олений бульон — это его праздничный «приработок», а в основном он наблюдатель метеорологической службы. Водомеры на треножниках стоят перед избой. Рядом с ними вращаются чашечки ветромера, снаружи на стене избы градусники.

Каждый день в сводке, передаваемой по

радио и телевидению, сообщается и о температуре в Никкалуокте, Это не только самая северная точка, но и самое холодное место Швеции... Досужие шутники даже говорят, будто Энох Саари, прежде чем сообщить, какая температура в Никкалуокте, слушает по радио донесения из других пунктов, а потом уж говорит сам — так, чтобы у него было хоть на градус похолоднее.

Зато в июле в Никаллуокте солнца больше, чем в Мадриде!

Впрочем, болтают-то зря. Всякую неточность немедленно заметила бы прекрасно оборудованная геофизическая обсерватория, ведущая наблюдение за северными сияниями и верхними слоями земной атмосферы где-то поблизости в тундрах у Кируны.

Насытившись вареной олениной, выходим на волю.

Кажется, совсем близко сияет сахарная голова горной гряды Кебнекайсе. Идем к ней по отлого подымающейся тропе... И вскоре доходим до выстроенной на каменистом холме лапландской часовни.

Только что закончилась служба — из часовни валом валят не столько молящиеся, сколько зеваки. Впрочем, есть и набожные старушки. Рядом с часовней могила человека, на чьи средства она выстроена. Садимся на камни и, подставив солнцу лица, отдыхаем...

Дальше идти надо уже по крутой тропе.

Сейчас только редкие смельчаки-альпинисты могут достигнуть Кебнекайсе, объясняет наш спутник.

Какая жалость, что нельзя стать Нильсом Хольгерсом, сидящим на спине мудрой гусыни Акка, и облететь эти горы, полюбоваться их возвышенной красотой! Но... гуси прилетят сюда не раньше, чем недели через три, когда я дома, в Москве, буду рассказывать и самому себе не верить и удивляться, неужели и в самом деле я коснулся подошвы Кебнекайсе и, присев на валун розового гранита, любовался зазубренными, занесенными снегом вершинами этой волшебной, воспетой в сказаниях горы?

Пора обратно — мимо домиков Никкалуокты, мимо избы Эно-ха Саари, который завтра, показывая корреспонденту «Норбот-тенского курьера» запись в книге гостей, скажет, что впервые за те полсотни лет, что он здесь живет, в Никкалуокте был русский.

19