Вокруг света 1966-06, страница 55

было весьма неприятно (он опасался его бесконечных тирад), предложил фон Швенди сесть.

— Мы вовлечены в чрезвычайно сложное расследование, — сказал он, оробев. — Ты ведь в курсе дела; молодой полицейский, который в основном ведет расследование, по швейцарским масштабам довольно талантлив. Старому комиссару, который был при этом, пора на свалку, не спорю Я очень сожалею о смерти такой редкостной собаки, ведь у меня у самого есть собака, и я люблю животных; обещаю, что сам разберусь в этом деле со всей строгостью. Вся беда в том, что у наших людей отсутствует элементарная криминалистическая подготовка. Когда я вспоминаю Чикаго, наше положение кажется мне воистину трагическим.

Он на мгновение замолчал, смущенный пристальным взглядом фон Швенди, потом продолжал уже совсем неуверенно: он спросил, действительно ли убитый Шмид в среду был в гостях у клиента Швенди Гастмана, как на основе некоторых данных предполагает полиция.

— Милый Лютц, — ответил полковник, — к чему эти уловки? Я ведь вашего брата, полицейского, хорошо знаю — вам это совершенно точно известно.

— Что вы хотите этим сказать, господин национальный советник? — спросил Лютц, от смущения сразу перейдя на «вы», — он всегда чувствовал себя неловко, говоря с фон Швенди на «ты».

Фон Швенди откинулся в кресле, скрестил руки на груди и оскалил зубы — именно этой позе он, в сущности, и был обязан титулами полковника и национального советника.

— Мой милый доктор, — сказал он. — Я совершенно искренне хотел бы знать, зачем вы натравили на моего доброго Гастмана этого Шмида. Ведь то, что происходит там, в Юре, совсем не ваше собачье дело! Слава богу, наша полиция пока еще не гестапо.

Лютц был ошарашен.

— Что такое? Мы натравили Шмида на твоего клиента, которого мы даже и в глаза не видели? — спросил он беспомощно. — И убийство не наше дело?

— Вы действительно не знаете, что Шмид под именем доктора Прантля, мюнхенского специалиста по истории американской культуры, бывал в доме Гастмана? Тогда пусть вся полиция немедленно подаст в отставку по причине своей непригодности, — заявил фон Швенди и нервно забарабанил пальцами по столу Лютца.

— Все это нам абсолютно неизвестно, милый Оскар, — сказал Лютц, радуясь, что вспомнил имя национального советника, которое ускользало от него на протяжении всего разговора. — Ты сообщил мне большую новость.

— Вот как, — произнес фон Швенди сухо и снова замолчал: это заставило Лютца с новой силой ощутить свое поражение; он чувствовал, что теперь шаг за шагом будет отступать перед полковником, пока не согласится на все, чего тот ни пожелает. Он беспомощно смотрел на картины Трафеле, на марширующих солдат, на развевающиеся швейцарские знамена, на гарцующих генералов. Национальный советник с известным торжеством наблюдал замешательство следователя.

Как это ни было неприятно, следователь был вынужден признать, что Шмид посещал Гастмана не по делам службы и что полиция понятия не имела об этих визитах. Шмид предпринимал все это по личной инициативе, заключил Лютц свое мучитель

ное объяснение. Почему под чужим именем, он сам пока не понимает.

Фон Швенди перегнулся к Лютцу через стол и посмотрел на него своими красными заплывшими глазками.

— Тогда все ясно, — сказал он. — Шмид был шпионом иностранной державы.

— То есть как? — спросил Лютц еще более беспомощно.

— А так, — произнес национальный советник, — прежде всего надо расследовать, зачем Шмид ездил к Гастману.

— Милый Оскар, прежде всего надо хоть что-нибудь знать о твоем Гастмане, — возразил Лютц.

— Гастман для полиции абсолютно не опасен, — ответил фон Швенди, — и мне бы решительно не хотелось, чтобы ты или еще кто-нибудь из полиции им занимался. Таково его желание, он мой клиент, и моя задача — заботиться о том, чтобы его желания выполнялись.

Этот наглый ответ так ошеломил Лютца, что в первый момент он даже не смог ничего возразить. Он закурил, в замешательстве забыв предложить сигарету фон Швенди. Успокоившись немного, он поерзал на стуле и сказал:

— Милый Оскар, к сожалению, тот факт, что Шмид бывал у Гастмана, заставляет полицию заняться твоим клиентом.

Но фон Швенди не так легко было сбить с занятых позиций.

— Он заставляет полицию прежде всего иметь дело со мной, потому что я — адвокат Гастмана, — сказал фон Швенди. — Счастлив твой бог, Лютц, что ты не нарвался на кого-нибудь другого, потому что я хочу помочь не только Гастману, но и тебе. Конечно, все это дело неприятно для моего клиента, но для тебя оно куда более щекотливо — ведь полиция до сих пор ничего не добилась. Я вообще сомневаюсь, чтобы вам когда-либо удалось распутать это дело.

— Полиция, — ответил Лютц, — до сих пор раскрывала почти всякое убийство, это доказано статистически. Я признаю, что в деле Шмида мы столкнулись с некоторыми трудностями, но, — он запнулся, — мы достигли также и существенных результатов. Так, мы сами разыскали Гастмана, и именно поэтому-то он и прислал тебя к нам. В наших затруднениях повинен Гастман, а не мы, объяснения по делу Шмида должен давать он, а не мы. Шмид бывал у него под чужим именем; именно этот факт заставляет полицию заняться Гастманом, потому что странное поведение убитого навлекает подозрения прежде всего на Гастмана. Мы должны получить показания Гастмана и откажемся от них только в том случае, если ты сумеешь со стопроцентной убедительностью объяснить нам, почему Шмид под чужим именем бывал у твоего клиента, и не один раз, как нам удалось установить.

— Хорошо, — сказал фон Швенди, — будем говорить прямо. Сейчас ты убедишься, что не я должен объяснять поведение Гастмана, а вы должны нам объяснить, что понадобилось Шмиду в Ламбуэне. Обвиняемые в этом деле вы, а не мы, мой милый Лютц.

С этими словами он вынул свернутый в трубку большой лист бумаги, расправил его и положил на стол перед следователем.

— Вот фамилии лиц, которые собирались у моего славного Гастмана, — сказал он. — Это полный список. Я разделил его на три части. Первую можно

53