Вокруг света 1966-06, страница 57

— Ну и что же, Оскар?

Фон Швенди насмешливо улыбнулся.

— Ты когда-нибудь слышал это название до убийства Шмида?

— Нет.

— В том-то и дело, — заявил национальный советник. — Ламбуэн никто не знает. Именно такое место подходило для наших встреч. Итак, оставь Гастмана в покое. Ты можешь себе представить, что он не жаждет иметь дело с полицией, что ему не нравятся ваши допросы, ваше разнюхивание, все это годится для наших Люгинбюлей и фон Гунтенов, если они что-нибудь натворят, но не для человека, который когда-то отказался от избрания во французскую Академию. И твоя бернская полиция действительно вела себя очень неловко — ну кто же стреляет в то время, когда исполняют Баха? Не то чтобы Гастман был обижен, ему вообще все безразлично, твоя полиция может разнести весь его дом,

он и не поморщится: но просто нет никакого смысла приставать к Гастману, потому что за этим убийством стоят силы, которые не имеют ничего общего ни с Гастманом, ни с нашими добрыми швейцарскими промышленниками.

Лютц шагал взад и вперед по кабинету.

— Теперь нам придется обратить особое внимание на расследование обстоятельств жизни Шмида, — заявил он. — В отношении иностранной державы мы поставим в известность федерального прокурора. В какой степени он возьмет это дело на себя, я не знаю, но ясно, что основную работу он поручит нам. Твое требование не трогать Гастмана я выполню; само собой разумеется, обыска в его доме мы также не будем производить. Если все же окажется необходимым с ним поговорить, прошу тебя устроить эту встречу и присутствовать при разговоре. Таким образом, я смогу в непринужденной обстановке уладить с ним все формальности. Еще раз повторяю, речь идет не о расследовании, а только о формальной стороне дела, которая при некоторых обстоятельствах может потребовать, чтобы и Гастман тоже дал показания. Чтобы это выглядело как можно более невинным, мы будем говорить об искусстве, и я не буду задавать никаких вопросов. А если мне все-таки придется задать какой-нибудь вопрос — формальности ради, — я предварительно сообщу его вам.

Теперь поднялся и национальный советник, и они стояли друг против друга. Национальный советник похлопал следователя по плечу.

— Ну так, значит, решено, — сказал он. — Ты оставишь Гастмана в покое, Лютцхен, я ловлю тебя на слове. Этот список я оставляю здесь: он точен и полон. Я всю ночь висел на телефоне, вся эта история вызвала большое волнение. Понимаешь, неизвестно, сохранит ли иностранное посольство интерес к переговорам, если узнает о деле Шмида. На карту поставлены миллионы, мой милый доктор, пони

маешь, миллионы! А засим желаю удачи в расследовании. Без нее тебе несдобровать.

С этими словами фон Швенди, тяжело ступая, вышел из комнаты.

Не успел Лютц посмотреть список национального советника — «Ну и в мерзкую же историю я впутался», — подумал он, оценив известность имен, — как вошел Берлах, конечно, без стука. Старик намеревался потребовать полномочий, чтобы именем закона явиться к Гастману в Ламбуэн, но Лютц попросил его прийти во второй половине дня. «Сейчас пора идти на похороны», — сказал он, вставая.

Берлах без возражений вышел из комнаты вместе с Лютцем, который находил свое обещание оставить Гастмана в покое все более неосторожным и опасался сильнейшего сопротивления со стороны Берлаха.

«Хорошо, — сказал фон Швенди, — будем говорить прямо».

Они молча стояли на улице, оба в черных пальто с поднятыми воротниками. Шел дождь, но они не раскрывали зонтики — ведь до машины было несколько шагов. За рулем сидел Блаттер. Дождь полил как из ведра, косые потоки обрушивались на стекла машины. Каждый застыл в своем углу. Надо ему сказать, подумал Лютц, и посмотрел на невозмутимый профиль Берлаха, который сидел, приложив руку к животу, — теперь это бывало очень часто.

— Боли? — спросил Лютц.

— Все время, — ответил Берлах.

Они - снова замолчали, и Лютц подумал: скажу после обеда. Блаттер ехал медленно. Дождь лил так, что за его белой пеленой ничего не было видно. Где-то в этих огромных вертикальных морях плавали трамваи и автомобили, но Лютц не мог их различить сквозь заливаемые потоками воды стекла. В машине становилось все темнее. Лютц закурил

55