Вокруг света 1966-06, страница 60

ЧИТАЙТЕ В БЛИЖАЙШИХ НОМЕРАХ: \

«ВКУС ВЕТРА» — РАССКАЗ МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ Б. ГРОМОВА. \

«САМОЕ ПРЕКРАСНОЕ ВРЕМЯ» — РАССКАЗ АМЕРИКАНСКОГО >

ФАНТАСТА РЭЯ БРЭДБЕРИ. S

«НИНДЗЯ —КТО ОНИ!» — ОЧЕРК ЖУРНАЛИСТА С. МИЛИНА. \

S.

ния сострить, даже если знаем, что просто так, ради красного словца, произносим страшное богохульство.

—- Верно, — спокойно сказал старик, — мы тогда заключили пари.

— Когда мы с тяжелой головой проснулись в этой убогой харчевне, ты — на турецкой скамье, а я — под мокрым от водки столом, ты решил, что это была шутка, — с улыбкой продолжал его собеседник.

— Я не думал, что в человеческих силах выиграть такое пари, — ответил Берлах.

Они помолчали.

— Не введи нас в искушение, — снова начал тот, другой. — Твоей добропорядочности никогда не угрожало искушение, но твоя добропорядочность искушала меня. Я держал смелое пари, что в твоем присутствии совершу преступление, а ты будешь не в состоянии это доказать, и выиграл.

— Через три дня, — тихо сказал старик, погруженный в воспоминания, — мы шли по мосту Махмуда с одним немецким купцом, и ты столкнул его в воду.

— Бедняга не умел плавать, а ты плавал так плохо, что не смог его спасти, тебя самого вытащили из грязных волн Золотого Рога наполовину утопленником, — ответил другой невозмутимо. — Убийство совершилось в ясный полдень на мосту, где полно народу, на глазах у всех, среди влюбленных из европейской колонии, мусульман и местных нищих, и все-таки ты ничего не мог доказать Ты велел меня арестовать, и напрасно. Суд поверил моей версии, что купец покончил с собой.

— Тебе удалось доказать, что купец был накануне разорения и только что сделал неудачную попытку выпутаться при помощи мошенничества, — согласился старик; он был бледнее, чем обычно.

— Я тщательно выбрал жертву, друг мой, — рассмеялся другой.

— Так произошло, что ты стал преступником, — сказал комиссар.

Другой рассеянно играл турецким кинжалом.

— Не могу отрицать, что я действительно стал чем-то вроде преступника, — сказал он, наконец, небрежно. — Я становился все более опытным преступником, а ты — все более опытным детективом. Но я всегда был на шаг впереди тебя, и ты никогда не мог меня догнать. Я снова и снова вставал на твоем пути как привидение, мне все время хотелось совершать все более смелые, безумные, кощунственные преступления под самым твоим носом, и ты всегда оказывался не в состоянии их доказать. Ты побеждал всяких глупцов, но я побеждал тебя.

Он продолжал, внимательно наблюдая за стариком и явно забавляясь:

— Вот так мы и жили. Ты подчинялся своим начальникам, корпел в полицейских участках и пыльных канцеляриях, бодро карабкался вверх по лестнице своих скромных успехов, вел войну с ворами и фальшивомонетчиками, с беднягами, никогда не знавшими настоящей жизни, в лучшем случае с жалкими маленькими убийцами, я же, напротив, то в тени, то в джунглях больших городов, то среди са

мого высшего общества, осыпанный орденами, иногда из озорства творил добро, а потом опять склонялся к злу. Твоим страстным стремлением было разрушить мою жизнь, а моим — назло тебе утвердиться в жизни. Воистину, та ночь навеки приковала нас друг к другу.

Человек за письменным столом резко хлопнул в ладоши.

— Ну, а теперь мы оба в конце пути! — воскликнул он. — Ты, можно сказать, неудачником вернулся в свой Берн, в этот сонный, добропорядочный город, о котором даже толком и не скажешь, что в нем мертво, а что живо. Я же вернулся в Лам-буэн, вернулся из каприза, чтобы поставить точку, потому что именно в этом забытом богом городишке когда-то родила меня никому не известная, давным-давно зарытая в землю баба, родила, недолго думая и, конечно, без всякого смысла; а в одну дождливую ночь я, тринадцатилетний, сбежал отсюда. И вот мы снова здесь. Брось все это, дружище, все равно ничего не выйдет. Смерть не ждет.

Почти незаметным движением руки он бросил нож, который, чуть не задев щеку Берлаха, вонзился в спинку кресла. Старик не шевельнулся. Другой засмеялся:

— Так ты считаешь, что Шмида убил я?

— Я должен расследовать это дело, — ответил комиссар.

Другой встал и взял в руки папку.

— Я беру ее с собой.

— Рано или поздно мне удастся доказать твои преступления.

— В этой папке — единственные, хотя и скудные, доказательства, которые собрал для тебя в Ламбуэне Шмид. Без этой папки ничего не выйдет. Фотокопий у тебя нет, я тебя знаю.

— Да, — согласился старик, — ничего такого у меня нет.

— Ты не хочешь воспользоваться револьвером, чтобы помешать мне? — спросил другой насмешливо.

— Ты разрядил его, — ответил Берлах невозмутимо.

— Конечно, — ответил другой и похлопал его по плечу. Потом он прошел мимо старика, дверь открылась, снова закрылась; было слышно, как хлопнула другая дверь. Берлах все еще сидел в кресле, прижавшись щекой к холодному железу кинжала. Вдруг он схватил револьвер, проверил — он был заряжен. Он вскочил, выбежал в переднюю с револьвером в руке, распахнул входную дверь.

^'лица была пуста.

Потом пришла боль, чудовищная, свирепая, колющая боль, раскаленное солнце взошло у него внутри, опрокинуло его, скрючило, обварило огненными потоками, затрясло. Старик по-звериному ползал на четвереньках, катался по ковру и так и остался лежать где-то между стульев, весь в холодном поту.

— Что есть человек? — тихо стонал он. — Что есть человек?

(Окончание в следующем номере) Перевела с немецкого С. БЕЛОКРИНИЦКАЯ

58