Вокруг света 1966-07, страница 68

J

да? — спросил вдруг старик. — В пансионате Эй-гера?

— Так точно, комиссар.

— Место спокойное и не слишком дорогое?

— Да.

— Ну вот, Тшанц; завтра я тоже поеду туда, отдохну немного. Мне нужен горный воздух. Я взял недельный отпуск по болезни.

Тшанц ответил не сразу. Только когда они выехали на нойенбургское шоссе, он сказал обычным тоном:

— Горы не всегда помогают, комиссар.

В тот же вечер Берлах пошел к своему лечащему врачу, доктору Хунгергобелю, на Беренплатц. На улицах уже горели фонари, с каждой минутой становилось все темнее. Сидя в комнате врача, Берлах смотрел вниз, на площадь, где колыхалось людское море. Врач собирал свои инструменты. Они давно знали друг друга — вместе учились в гимназии.

— С сердцем все в порядке, слава богу, — сказал Хунгерто-бель.

— У тебя есть записи по моей болезни? — спросил Берлах.

— Целая папка, — сказал врач, показывая на кипу бумаги, лежащей на столе. — Вот вся твоя болезнь.

— Ты никому не рассказывал о ней, Хунгертобель? — спросил старик.

— Но Ганс, — ответил другой старик, — как можно? Ведь это врачебная тайна.

По площади проехал синий «мерседес», затормозил у стоянки машин. Берлах внимательно смотрел в окно. Из машины вышел Тшанц и девушка в белом плаще с распущенными светлыми волосами.

— Однажды у тебя побывали взломщики, Фриц, не так ли? — спросил комиссар.

— Почему ты так думаешь?

— Просто высказываю догадку.

— Как-то я нашел свой пись- . _% менный стол перерытым сверху

донизу, — признался Хунгертобель. — Деньги, однако, не пропали, хотя их в столе было довольно много.

— А почему ты не заявил в полицию?

— Я хотел заявить, но потом как-то забыл, — сказал он.

— Так, — сказал Берлах. — Забыл, значит. Взломщикам повезло. — И подумал: стало быть, Гастман все знает. Потом Берлах снова взглянул в окно. Тшанц вел девушку к итальянскому ресторану. — В день его похорон! — подумал Берлах и повернулся спиной к окну. Он взглянул на Хунгер-тобеля, который сидел за столом и писал.

— Как мои дела?

— У тебя бывают боли?

Старик рассказал ему о недавнем приступе.

— Это плохо, Ганс, — сказал Хунгертобель, — в ближайшие два-три дня тебе придется сделать операцию. Это единственный выход.

— Я чувствую себя так хорошо, как никогда раньше.

— Через четыре дня приступ повторится, Ганс, — сказал врач. — Его ты не переживешь.

— Значит, в моем распоряжении два дня. Два дня. На третий день можешь меня оперировать. Во вторник утром.

— Во вторник утром, — повторил Хунгертобель.

— И потом мне останется жить год, не так ли, Фриц? — сказал Берлах, он посмотрел на своего школьного товарища, и лицо его было невозмутимо, как всегда. Тот вскочил со стула и забегал по комнате.

— Как пришла тебе в голову эта идиотская мысль?

— Об этом сказал мне тот, кто прочел мою историю болезни.

— Ты, что ли, взломал мой стол? — возбужденно спросил врач.

Берлах остался один на один с темнотой, вновь наполнившей его жилье.

Берлах покачал головой.

— Нет, не я. Но это так, Фриц: только год.

— Только год, — ответил Хунгертобель, сел на стул у стены и беспомощно посмотрел на Берлаха, стоявшего посреди комнаты, отрешенного, неподвижного, покорного. Встретившись с его потерянным взглядом, врач опустил глаза.

В два часа ночи Берлах вдруг проснулся. Он рано лег спать, приняв по совету Хунгертобеля какое-то новое лекарство, так что свое мгновенное пробуждение он приписал непривычному состоянию организма. Но в то же время ему казалось, что его разбудил какой-то шум. Голова его была необычно ясной, как бывает, когда просыпаешься внезапно. Тем не менее ему потребовалось несколько мгновений, показавшихся вечностью, чтобы сориентироваться в обстановке. Он лежал не в спальне, как обыч

66