Вокруг света 1966-07, страница 70

постаревший, едва живой. Тшанц все еще держал в руке нож. Наконец он спросил:

— Вам не удалось опознать преступника?

— Нет. Он скрылся сразу. Я успел заметить только, что на нем кожаные перчатки коричневого цвета.

— Мало.

— Вообще ничего. Но хотя я его не видел и лишь едва слышал его дыхание, я знаю, кто это был, знаю, знаю.

Старик говорил едва слышно. Тшанц все еще держал в руке нож, не отрывая глаз от старого, седого, усталого человека, распростертого на диване, глядя на его руки, которые лежали вдоль тела, как увядшие цветы возле покойника. Вдруг взгляд Тшанца встретился со взглядом старика. Глаза старика, как всегда непроницаемые и ясные, спокойно смотрели на него. Тшанц положил нож на письменный стол.

— Завтра вы поедете в Гриндельвальд, вы больны. Или все-таки не стоит? Может быть, горы не то, что вам сейчас нужно. Ведь еще зима.

— Тем не менее я поеду.

— В таком случае вам надо еще немного поспать. Мне остаться у вас?

— Нет, возвращайся к себе, Тшанц, — ответил комиссар.

— Спокойной ночи, — сказал Тшанц и, медленно ступая, вышел из комнаты. Старик не ответил, казалось, он заснул. Тшанц открыл входную дверь. Он медленно вышел на улицу, закрыв за собой калитку. Потом обернулся. Рассвет еще не наступил, было очень темно. Все предметы как бы растворились в.о мраке, соседних домов не было видно. Только где-то горел уличный фонарь, как звездочка, затерявшаяся в темном небе, наполненном печалью и плеском реки. Постояв немного, Тшанц вдруг выругался. Толкнул ногой калитку и решительно направился по дорожке обратно к дому. Взявшись за ручку двери, он надавил ее вниз. Дверь не поддалась — она была заперта изнутри.

Берлах встал в шесть, так больше и не уснув в эту ночь. Было воскресенье. Старик умылся, надел новый костюм. Вызвал по телефону такси; завтракать он решил в вагоне-ресторане. Он надел зимнее пальто и вышел из дому в серое утро. Чемодана он не взял. Мимо комиссара прошел, шатаясь, пьяный студент. Он поклонился Берлаху; от него несло пивом. «Эх ты, пьяница, — подумал Берлах. — Два раза провалился на экзамене, бедняга. Как тут не запить». Подъехало такси — большая американская машина. У шофера был высоко поднят воротник, Берлах едва видел его глаза. Шофер открыл дверцу.

— На вокзал, — сказал Берлах и сел в машину, которая сразу же тронулась.

— Ну, — сказал голос рядом с Берлахом, — как дела? Хорошо спал?

Берлах обернулся. В углу, скрестив на груди руки в коричневых кожаных перчатках, сидел Гастман. Он походил на старого самоуверенного крестьянина. Шофер обернулся к Берлаху и ухмыльнулся. Он опустил воротник пальто, и комиссар узнал в нем одного из слуг. Комиссар понял, что попал в западню.

— Что тебе надо от меня теперь? — спросил он.

— Ты все еще занимаешься расследованием. Ты был у писателя, — сказал тот, в углу, и в голосе его прозвучала угроза.

— По долгу службы.

Гастман не спускал с него глаз.

— Все, кто занимался мной, погибли, Берлах, — сказал он.

Шофер гнал машину на бешеной скорости.

— Я еще жив. А я все время занимался тобой, — спокойно сказал комиссар.

Оба помолчали.

Шофер на огромной скорости въехал на площадь Виктории. Какой-то старик едва не попал под машину.

— Осторожнее, — раздраженно сказал Берлах.

— Быстрее! — крикнул Гастман и с насмешкой взглянул на старика. — Люблю быструю езду!

Комиссара знобило. Ему было душно в машине. Они мчались по мосту вдоль трамвайной линии, с быстротой стрелы приближаясь к городу, который гостеприимно открывался им навстречу. Улицы были пусты; небо над городом казалось стеклянным.

— Советую тебе выйти из игры. Пора признать свое поражение, — сказал Гастман, набивая трубку.

Старик смотрел на темные кроны деревьев, мимо которых они проезжали, заметил двух полицейских, стоявших возле книжного магазина Ланга.

«Надо бы заплатить, наконец, за Фонтане», — подумал он.

— Я не могу выйти из игры, — сказал он наконец. — Тогда в Турции ты предложил пари, а я принял его. Теперь мы должны выполнять свои обязательства.

Они проехали мимо ратуши.

— Ты все еще думаешь, что я убил Шмида? — спросил другой.

— Я этого никогда не думал, — сказал старик, равнодушно глядя, как другой раскуривает трубку. — Мне не удалось изобличить тебя в преступлениях, которые ты совершил, но я уличу тебя в преступлении, которого ты не совершал.

Гастман испытующе посмотрел на комиссара.

— Такой возможности я не предусмотрел, — сказал он. — Придется быть осторожнее.

Комиссар не ответил.

— Может быть, ты опаснее, чем я думал, старик, — задумчиво сказал Гастман в своем углу.

Машина остановилась. Они приехали на вокзал.

— Это наш последний разговор, Берлах, — сказал Гастман. — В следующий раз я тебя убью, если, конечно, ты выдержишь операцию.

— Ты ошибаешься, — сказал Берлах, стоя на вокзальной площади, старый и немного замерзший. — Ты меня не убьешь. Я единственный, кто тебя знает, и потому единственный, кто вправе тебя судить. Я осудил тебя, Гастман, я приговорил тебя к смерти. Ты не переживешь сегодняшнего дня. Палач, которого я выбрал, придет к тебе сегодня. Он убьет тебя, потому что рано или поздно это должно произойти.

Гастман изумленно смотрел на старика, но тот, глубоко засунув руки в карманы и не оборачиваясь, уже входил в темное здание вокзала, которое начинало наполняться людьми.

— Глупец, — вдруг выкрикнул Гастман вслед комиссару так громко, что несколько прохожих обернулось. — Глупец!

Но Берлах уже исчез.

День становился все яснее, солнце сияло в небесах безупречно круглым шаром, и все предметы отбрасывали резкие длинные тени, которые лишь не

68