Вокруг света 1966-08, страница 64

— Лучше всего поехать в Саяны, — сказали мне. — Тем совсем молодая обсерватория. И там триста солнечных дней в году. И ребята молодые, увлеченные.

2

И я поехал. Сначала до Иркутска самолетом, а потом машиной по лесной, гористой дороге. Байкал увидел с высоты. Берега его были черными, с рыжими пятнами травы. Мне показалось, что по воде ходят большие, упругие волны. Но когда спустились вниз, то я увидел: никаких волн нет — это торосистый лед.

На вершинах сопок и в складках их лежал снег.

Ехали весь день и только к вечеру поднялись на сопку. Две сибирские лайки кинулись к машине, но тут же замерли, остановленные окликом. В воздухе было морозно и сухо. Луна освещала несколько домиков на вершине сопки. Вокруг были горы; они белели отчетливо, и может быть, поэтому звезды над ними не казались такими яркими, как внизу, в долине. То ли от долгой дороги, то ли от высоты и разреженного воздуха в ушах стоял легкий звон.

— Смелее, товарищи! — крикнул кто-то из темноты сеней. Потом распахнулась дверь, и квадрат электрического света упал к нашим ногам.

А еще через несколько минут мы сидели у печки, в которой потрескивали дрова, и пили чай. Пахло горьковатым запахом сосновой смолы. На стене висело ружье. Хозяев было двое — один молодой, с выправкой военного, очень решительного вида.

— Геннадий, — назвал он себя, когда знакомились, — Смольков.

Второй был в годах, с добрым, мягким выражением лица, но в нем тоже было что-то военное. Или мне так показалось, потому что был он в стеганых армейского образца брюках и в рубашке, напоминающей гимнастерку. Потом я узнал, что это директор института, доктор физико-математических наук Владимир Евгеньевич Степанов. У ног его лежала лайка по кличке Гай, смотрела на нас серьезными человечьими глазами.

Мне почудилось, что когда-то все это уже происходило в моей жизни: горел огонь в печке, сидели люди, пили из кружек чай. Может быть, это было на войне? И лицо Владимира Евгеньевича тоже казалось знакомым.

— На Ленинградском фронте не могли встречаться?—-спросил я.

— Именно там я и был, — ответил Владимир Евгеньевич, — офицером, в артиллерии.

Но тут же выяснилось, что воевали мы на разных участках и встречаться не могли. И все же... Этот негромкий голос, мягкая, застенчивая усмешка— все это я знал раньше. Впрочем, мы часто так ошибаемся.

Мы выпили немного водки, потом опять чаю и легли спать. Все заснули очень быстро, а я ворочался на койке, и перед глазами вставала дорога, просвеченная солнцем, и нагромождение гор, Когда окончательно понял, что не засну, сел и закурил. Окно было голубым, и за ним тишина, без единого шороха и звука; и деревья там, за окном, были черные, корявые; было в них что-то фантастическое, как и в горах, которые казались сейчас нагромождением льдин. Будто все это происходило на другой планете. Только спящие на койках напоминали о земном.

Я стал вспоминать все, что знал уже про эту астрофизическую станцию в горах, куда сейчас приехал.

Историю станции мне рассказала еще в Иркутске ученый секретарь института с длинным названием: Сибирский институт земного магнетизма, ионосферы и распространения радиволн. А сокращенно — Сибизмир.

— Называется-то он так, — сказала Ирина Матвеевна Райхбаум. — Но надо было бы его назвать «Солнце—Земля». Это главная наша проблема...

Собственно говоря, история этой астрофизической станции в Саянах — история института. Сначала была магнитная обсерватория в сосновой роще под Иркутском, в поселке Зуй. Ее построили еще в конце XIX века. А институт появился не так давно, когда пришли в обсерваторию молодые ребята, выпускники Иркутского университета. Сначала они не очень-то хорошо сами представляли, чем будут заниматься. Все были физиками, и только один из них, Георгий Куклин, занимался астрономией, и то больше как любитель. Он еще в детстве смастерил телескоп.

Но приближался Международный геофизический год. назначенный на период максимума в одиннадцатилетнем цикле активности Солнца. Особую важность приобрела тема «Солнце—Земля». В названии этой темы было все: и своя экзотика,, и романтика, и стремление познать процессы, происходящие на Земле под влиянием звезды, которую астрономы называют «желтым карликом». Это был тот сплав космического и земного, который увлек когда-то и Чижевского.

Станция в Зуе теперь уже не годилась. Когда она создавалась, в Иркутске еще не было заводов_г которые подкоптили в последнее время небо_г сделали его недостаточно прозрачным для наблюдений.

Геннадий Смольков приехал в Новосибирск, когда строился Академгородок. Все было в щепье и стружках, и сам академик Лаврентьев, президент Сибирского отделения АН СССР, напоминал скорее прораба, чем ученого. Они легко поняли друг Друга.

— Садись здесь в кабинете и все, что нужно будущему институту, пиши, — весело сверкая очками, сказал академик.

После этого и была организована экспедиция, которая должна была найти место для солнечной обсерватории. Надо было обшарить огромное пространство, чтобы установить, где лучше всего наблюдать за «желтым карликом». Ничто не должно мешать этим наблюдениям: ни дым заводов, ни пыль земли, ни облака.

Сначала экспедиция села в самолет. Только с него можно увидеть целые горные хребты. Потом были встречи с охотниками, местными жителями, геологами. Что скажут они?

— Монды.

Это название повторялось все чаще и чаще.

— В Саянах, в Бурятии — Монды.

Там база геологов. Там часто бывают охотники.

— Самое большое солнце там.

Экспедиция приехала в этот поселок.

Километрах в четырнадцати от него две сопки

привлекали внимание. К одной, безымянной, был хороший подъезд, но над ней временами появлялись облака. Вторая имела название Часовая. Там всегда светло. Триста солнечных дней в году— так определили исследователи астроклимата.

62