Вокруг света 1966-08, страница 65

Но чтобы добраться до Часовой, надо пересечь почти непроходимое болото.

— Ладно, ребята, — сказал Геннадий, — будем базироваться на безымянной, а потом, когда разбогатеем, проложим дорогу к Часовой, перенесем туда обсерваторию.

Сопку решили назвать Наран, что значит по-бурятски Солнце. Построили на сопке два домика, установили приборы. Заказан был телескоп. Дорогу через болото действительно стали строить. Теперь надо было разворачивать научную деятельность. Нужен руководитель, настоящий опытный солнечник. Стали думать: кого же пригласить? Вспомнили о докторе физико-математических наук Степанове. Его работы знали все. Жил он в Крыму, работал в знаменитой Крымской обсерватории.

— Не поедет, — сказали ребята, — к нам, в Саяны, из Крыма.

— Будем пробовать, — сказал Гена.

На первое письмо Владимир Евгеньевич ответил отказом.

— Ладно, — сказал Гена. — Надо его сюда вытащить, пусть посмотрит, какие у нас условия. Если настоящий ученый — останется.

И Геннадий добился, чтобы Степанов приехал посмотреть обсерваторию.

Близился Международный год спокойного Солнца. Ученые-солнечники всего мира должны были вести работы по единой программе. Поэтому, когда прибыл телескоп, ребята, не дождавшись конца строительства дороги, переселились на Часовую. Перенесли туда срубы домов, приборы. Тащили на себе, везли на лошадях, топорами прокладывали путь в тайге. На сопке земля была каменная. Вечная мерзлота... Жгли костры, оттаивали землю, чтобы вогнать в нее сваи,

Степанов приехал, поднялся на сопку. В чистом небе плыло большое, ничем не заслоняемое солнце. Все молча ждали, и он молчал. Потом сел на бревно.

— Дайте закурить.

Ему протянули папиросы. Все увидели, что от волнения у него дрожат пальцы.

— Ну что ж, ребята, — вздохнув, сказал Степанов.— Я ваш. Будем работать.

И он остался в Саянах.

Потом случилась история, которая чуть не погубила всю станцию. Началась жара, и где-то совсем близко закочевали сибирские палы. Горела сухая трава, карликовый багульник, деревья. Ветер гнал огонь с бешеной скоростью. Палы прошли мимо Часовой и ушли куда-то за горы.

В тот день ребята поехали в поселок Монды, где был склад оборудования. Нагрузив машину, зашли в маленькую столовую, которую открыли здесь геологи. Тут иногда кормили позами — большими монгольскими пельменями. Не успели еще раздать тарелки, как кто-то влетел в столовую, закричал:

— Наши горят!

Выскочили на улицу. С той стороны, где была сопка, поднимался столб дыма и яростно трепетал, рассеиваясь в небе.

Там. на станции, оставались трое. Всего трое- Гена Домышев, рабочий, местный парень, который не так давно вернулся из армии, его сестра Нина и еще один — Коля Вечер. Разве же они управятся с огнем?

Полетели на землю ящики, машина сорвалась с места и на предельной скорости помчалась в горы.

А там, на сопке, гудел огонь. Он ворвался внезапно. Вдруг резко сменился ветер и погнал его по пожухлой траве, по кустарнику и деревьям. Он вернулся назад из-за дальних гор и взлетел на сопку.

Да, их было всего трое на станции, и они не знали, придет ли помощь. А надо было спасать оборудование. И прежде всего телескоп. Он был еще в ящиках. Непонятно, как девчонка, Нина До-мышева, ворочала эти- ящики, которые с трудом поднимали несколько человек. Но она их ворочала, стаскивая вместе, а потом с Колей Вечером работала киркой и лопатой, окапывала, чтобы не отдать огню.

А он шел стеной метров в шестьсот. И против него пошел Гена Домышев. Он широк в плечах, всегда молчалив, этот бывший солдат. Он рубил деревья, валил их. Почти безумие — один против такой стены огня. Но другого выхода не было...

Когда ребята влетели на сопку, то увидели, как работали эти трое, в разорванных одеждах, мокрые, с почерневшими лицами. И тогда они пошли на этот огонь все вместе.

Станцию спасли.

Теперь я лежал на койке в одном из домиков крохотного поселка на сопке. В нем обитали разведчики трех отрядов: охотники за солнцем, кос-мики — исследователи космических лучей и представители лаборатории земного электричества. Но все вместе они делали одно дело.

За окном белело. Мне захотелось встать, чтобы не прозевать рассвет. Наверное, я чем-то стукнул. Владимир Евгеньевич сразу же вздрогнул, уловив охотничьим слухом этот стук, приподнялся на койке, но посмотрел не в мою сторону, а в окно и, видимо поняв, что еще рано, опустил голову на подушку. А я подумал, что астрономы, так же как и летчики, просыпаясь, прежде всего смотрят на небо.

3

Внизу, в долинах и ущельях, еще держалась темнота, но вершина Мунку Садыка, господствующей здесь горы, которая поднималась от нас на запад, ее ослепительно белая вершина окрасилась багровым светом, и этот свет пополз вниз, завоевывая все большее пространство. Когда вся гора стала красной, сломалась, треснула тишина: где-то зазвенели ведра, раздался стук топора, затарахтел движок.

Я вошел в наш домик. Здесь шла утренняя суета. Геннадий Смольков делал зарядку. Владимир Евгеньевич весело ходил по комнате.

— Отличное солнце! — увидев меня, воскликнул он. — Сегодня просто чудесное солнце.

Только сейчас я заметил на письменном столе Геннадия пышную ветку багульника. Она стояла в банке и густо была осыпана ярким сиреневым цветом. Я знал от прибайкальских жителей, что ранней весной срывают такие ветки, и дома, в теплой воде, багульник начинает пышно цвести. Из-за этой ветки и утреннего солнца комната казалась совсем весенней,

— Хотите посмотреть на солнце?.. Вон там, на вешалке, полушубок, на печке валенки. Одевайтесь, и идем на телескоп. Завтракать потом, — сказал Геннадий Смольков.

С детства в моем представлении телескоп — огромная труба с разнообразным набором линз. Но здесь вообще никакой трубы не было. Оказалось, что телескоп — это здание, удлиненное, постаз-

65