Вокруг света 1966-09, страница 72

сок. Я наливал горючее и масло. Воды? Нет, воды у меня нет. Иногда клиент говорил мне неприятные вещи: гараж без воды! Я отвечал ему резко. Я показывал рукой кругом: божий покров, да, но изъеденный червем света! Что он просил у меня, этот слоняющийся человек, какой-нибудь страховой агент из Мурсии? Если выбрал жизнь в такой стране, носи воду с собой.

Обидевшись, он уезжал дальше в облаке пыли. Я возвращался в свое логово. В самую глубину одиночества. Моя жизнь больше не имела смысла. Немного позже я снова поплетусь по земляной дороге вслед за западными готами и маврами с лицами, изможденными терпением, чтобы снова прийти в свою cueva и найти в темноте перекрещивающиеся струйки воды, утекавшие в щель. И так без конца.

Эта однообразная непрерывность уже измотала меня. Мне нравилось неожиданное открытие холодной воды, блестевшей, как сокровище, как оружие, для меня одного, но теперь надо было, чтобы мое сокровище, мое оружие иссякло. Нож, к которому прибегнешь в один прекрасный день, к которому можно прибегнуть еще сегодня вечером, обычно спит в кармане, в ящике, в глубине комнаты, за камнем, под доской. Вообразите себе, что он не уснет, что лезвие без конца блестит, что он украдкой поднимает шум, напоминающий скольжение змеи! Тогда замышляемое вами убийство становится вашим собственным кровотечением. Нож больше не имеет конца, он удлиняется, расширяется — и вы скользите прямо под него.

Я скользил в источник. Он увлекал меня в черные жилы земли, дальше всякой смерти. Временами я уже ничего не помнил о своем первоначальном намерении, настолько меня уносило этим медленным стоком воды. Я больше не находил себя, как если бы, впитав влагу, подобно этой воде, растекся по недрам земли, не в силах добраться до потайной cueva, убежища угнетенного мрака, где уже сто двадцать пять лет после ареста Орчето и стольких других стоя ждут меня братья по оружию.

Однажды вечером я спустился в город, чтобы повидать Изабеллу. Я знал, что моя встреча с ней закончится страстными объятиями, В кафе находилось несколько человек. Они поздоро

вались со мной, но держались отчужденнее обычного. Я сел за столик. Изабелла подошла принять заказ, с улыбкой поздоровалась, но тут же вернулась к своим делам, сославшись на то, что ужасно занята.

Я видел, как она несколько раз быстрым шагом прошла по кафе. Теперь у нее было напряженное лицо, и она поглядывала на меня, горестно хмуря брови, словно желая дать мне понять нечто такое, чего не могла выразить иначе. Я заметил, что дырка под мышкой на ее платье была зашита.

Мужчины за стойкой тихо разговаривали, повернувшись ко мне спиной. Я рассматривал афиши, приколотые к стенам. В одной из них объявлялось о предстоящем бое быков — самой бессмысленной картине Испании. Бои быков здесь никогда не прекратятся. Пусть проходит война, свирепствует несправедливость, царствуют голод и жажда, всегда к концу воскресного дня на арене будут эти лужи черной крови. Если хотят, чтобы фольклор продолжал маскировать реальность, если хотят, чтобы страсть обгоняла сознание, пусть основывают их на жестокости, на безумий. Быки стали лучшими солдатами Испании. Не моей: город, где собирались устроить корриду, был городом, в котором арестовали Орчето.

Изабелла снова прошла через кафе и исчезла в прихожей, откуда начиналась лестница. Она

4

поднималась по ступенькам, но, увидев меня, остановилась. Я догнал ее. Прихожая была плохо освещена. Изабелла тронула меня за руку.

— Ты должен уехать. Как можно дальше, немедленно. Скорее возвращайся в зал.

Но зачем, собственно, мне уезжать? Она быстро поднялась еще на несколько ступенек.

— Они обо всем рассказали священнику.

Она убежала еще выше и, дойдя до площадки, погасила позади себя свет. Она ждала. Я представлял себе ее стройную фигуру в темноте.

— Ты мне напишешь?

Я не ответил.

— Через некоторое время я, может быть, попытаюсь к тебе приехать.

Я продолжал молчать.

— Я тебе напишу.

Я вернулся в зал. Он был пуст. Все посетители покинули его.

Хозяин кафе дремал. Я оставил деньги на столе и опять пошел в Эльву через гору. Прошлое воскресенье я наговорил лишнего. Можно было подумать, что я подстрекаю к бунту. Меня уже и так считали безбожником. А здесь это значит, что вас могут уже обвинить в чем угодно.

Но они обвиняли меня в помутнении рассудка. Я выращу свою виновность. В этой стране она — единственное, что еще дает плоды. Однако я уеду, чтобы они меня не успели лишить ее своими наказаниями. Я уеду.

Я увлекся — завтра меня ждет отъезд, свобода, добытая виной, — 'и довольно быстро добрался до местности, прилегающей к Эльве. Еще немного — и я покину эту иссохшую землю. Срезая путь, я шагал через по-i ля. У меня под ногами скрипела солома. С земли поднималась ед-j кая, еще теплая пыль. Завтра I мне откроются морские границы Испании, завтра я услышу пере-I кличку кораблей, увижу людные ' улицы... Я остановился. Ступни моих ног вдруг ощутили рыхлую почву, прохладу, а лодыжки — прикосновение листьев. Что это еще за сон снился мне?

Я наклонился и выдрал из i земли пучки зелени с горькова-I тым запахом: траву, белену, зонты — невиданно зеленые, мяси-i стые, негибкие от сока, с прожилками, казавшимися черными ' при луне. Я их разорвал и уронил к ногам. Но у меня тут же снова возникло желание подер-

69