Вокруг света 1966-12, страница 16

Фреска из Крестового монастыря в Иерусалиме.

Будем медленно перебирать четки легенд. — Да, — сказал я.

Наступал тот час, когда черный, в старим серебре рог не бывает пуст, а слова становятся все изящнее, изысканнее и «легенд пурпурный сонм» слетается под широкошумный платан на берегу Куры, широкошумный вечно.

Был теплый вечер в Вардзии, когда летучие мы

ши начинают танцевать в воздухе, словно слышат томительную лютню чонгури, и песня охотников, спускающихся из голубых горных рощ, и мужественна, и лукава, и гортанна, а солнце медленно клонится к вершинам, и начинают меркнуть нагие и плоские розовато-коричневые камни, странно и грозно нависая над ущельем, и кажется — один из них, самых темный, внезапно сорвется вниз, на дорогу, с протяжным и гулким мерным грохотом...

Но тихо. И в светлой мгле разнообразно и загадочно зияют глазницы огромной скалы — то смотрят безмолвные кельи вардзийского монастыря-замка, внезапно и грубо обнаженные когда-то землетрясением и навсегда покинутые иноками. Никто не зажжет там сегодня на каменных розовых узких балконах высокие свечи и тонкие факелы... Ночь опускает свое крыло, и все прекраснее, невесомее, женственнее становятся горы. В них вся золотистая и знойная ясность Месхетии.

— То был месх!..

— Месх, батоно?

— То был христианин, язычник, зороастриец. Или, может быть, суфий? Или, сменив придворный плащ из виссона на черную рясу, он все-таки умер глубоким старцем в далеком палестинском монастыре?

— Или вернулся на холмы родной Иберии?

— Кто ты, Шота?..

Месх?

Рано утром светила луна, нежная и трепетная, как вздох, и вставало солнце Месхетии. В холодном благоухании был нежный и легкий оттенок розы, вина и печали, и желтые и золотисто-пе-пельные горы вдоль темной Куры долго хранили далекое звенящее эхо.

Голос амазонки?

Ведь горы, тяжелые и сумрачные на рассвете горы Месхетии (то гласит легенда) — древний прах их сандалий, пышно поросший высокой седой полынью. Через Тмогви и Вардзию, по древней баснословной дороге амазонки Тамар шли на юг, в Трапезунд, в поисках сражений.

А я шел из Вардзии в Тмогви — снова через легенду. Ибо, однажды услышанные у старого платана, легенды Месхетии неотвратимо и дерзко преграждают путь — звоном древних прямых грузинских мечей, ристаниями стройных всадников, призраками женщин, смеющихся или скорбящих в высоких, горделиво вознесшихся над долиной замках, над которыми и сейчас пролетают маленькие темные соколы. Я медленно шел в старый замок Тмогви, а тяжелое, красное солнце Месхетии поднималось все выше, чтобы вновь увидеть скалы, теснины, рощи, розы, замки, и, может быть, маленьких серых соколов, что-то все стерегущих в высоком небе, и, может быть, свой народ, месхов.

Не было амазонок, и сказочные чудовища-дэвы, конечно, не прячутся в темных горных убежищах.

гг

К горным ВЫСЯМ устремленный...

гг