Вокруг света 1967-05, страница 58

Томаса наследным арендатором». Он угрюмо глядел вперед, на кивающую голову мула, темневшую над неясными очертаниями носилок. Люди шли сейчас быстрее, потому что Эмброуз Бекетт скончался и не надо было заботиться о том, чтобы носилки не качались.

Двадцать лет назад Эмброуз Бекетт арендовал у прихода земельный надел. Это был первый пункт его жизненной программы, которая должна была сделать его самым крупным фермером в округе. Земля оказалась хорошей и давала приходу приличную ренту. Но после войны, когда все цены поднялись, рента по сравнению со стоимостью земли значительно понизилась, и преподобный Макиннон стал изыскивать способы ее увеличения. По природе сво

ей он был застенчивым и робким человеком; и в своем стремлении увеличить церковную ренту он ограничился на первых порах одними намеками. Завуалированные и, как правило, случайные вначале, эти намеки за три года значительно эволюционировали и превратились в постоянные жалобы на тяготы земной жизни и возросшие материальные затруднения церкви. Гордость и природная робость удерживали пастора от прямых требований поддержать церковь. Удерживало его также и то печальное обстоятельство, что Эмброуз Бекетт ни на какие намеки не реагировал — арендатор вел себя с достоинством уверенного в существовании справедливости человека, который ценит землю больше, чем собственную жену, и знает, что он полезен приходу.

«Я не жадный, — убеждал себя преподобный Макиннон в темноте. — Ведь я хочу этого не для себя. Пасторат приходит в упадок, и, если мне придется послать на будущий год Джин на родину, ее нужно одеть. И вероятно, на два сезона сразу. Девочки растут так быстро...»

Со временем — он был уверен в этом — он сумел бы убедить Эмброуза Бекетта, как это ни было бы трудно. А сейчас придется начинать сначала. С сыновьями. Если б только Томас стал наследником, задача бы значительно упростилась... Это мягкий, почти женственный парень, очень набожный и умеющий ценить отношение церкви к их семье. А с Сиднеем намного сложнее. Он трудный и туповатый. И вдобавок самонадеянный.

Сидней обращался с преподобным Макинноном с какой то небрежной вежливостью, которая приводила пастора в бешенство и парировать которую было еще труднее, чем от_: крытую враждебность; или же с ласковым безразличием, которое, однако, при случае сменялось беззлобной жестокостью.

К примеру, как-то днем Макиннон застал его с молодой индеанкой под большой скалой у реки. Парень поднял голову от ослепленного страстью лица девицы и воззрился на пастора с холодной, насмешливой злобой. А на следующий день, в воскресенье, когда Макиннон, читая со своей кафедры проповедь о грехе прелюбодеяния, взглянул вниз, на передний ряд, где в жарком, наглухо застегнутом черном сюртуке восседал Эм-"броуз Бекетт со своим семейством, он встретился с таким озорным и заговорщицким взглядом Сиднея, что невольно запутался в словах.

...Пока они спускались с телом Эмброуза Бекетта в долину, Джозеф уже достиг рынка в Ириш-Корнере. Он тарабанил по цинковой ограде магазина, пока оттуда не вышел сторож-китаец и не собралась небольшая толпа людей. Тут он снова начал излагать историю про Эмброуза Бекетта и кабана в лесу. Это уже было великолепное, почти профессиональное представление. Правда, потребовалось немало времени и усилий, прежде чем люди поняли, наконец, что же случилось и чего он хочет. Тогда Джозефу дали большой брус льда, завернутый в грубую мешковину, водрузили тюк ему на голову и отвели на дорогу, ведущую к деревне.

Почти не останавливаясь, он несся в темноте по горным тропинкам и весь взмок от пота, словно его поливали; однако он не чувствовал себя усталым — возбуждение придавало ему силы. Он никогда еще не играл такой значительной роли в жизни людей и смутно ощущал, по-видимому, что вряд ли это еще случится.

Он долго и легко бежал рысцой в гору — и вдруг замедлил бег и остановился. Его ладони и огромная голова ощутили сквозь мешковину прохладную сырость льда. От дикого восторга Джозеф

56