Вокруг света 1967-07, страница 74

АНМАГАГ

ЛЕВ КРИВЕНКО

Рисунки К. ЭДЕЛЬШТЕИНА

72

Взрастают тысячи цветов У них различен цвет и сок. ...Все превращается в цветы

Давид Саладзорци, поэт XVI века

О мысль! Тебе удел цветка: Он, свежий, манит мотылька. Прельщает пчелку золотую, К нему с любовью мошка льнет, И стрекоза его поет; Утратил прелесть молодую И чередой своей поблек — Где пчелка, мошка, мотылек? Забыт он роем их летучим, И никому в нем нужды нет; А тут зерном своим падучим Он зарождает новый цвет.

Е. А. Баратынскии

I

Помню... Это было давно, очень давно. Тогда мне исполнилось лет семь. Помню, быть может, потому, что об этом случае отец часто вспоминал, когда хотел развеселить и себя и нас.

Приехали мы тогда из Сибири в Москву — жить устраиваться. А до этой первой в своей жизни далекой поездки я никогда не бывал в большом городе. Как только нас вытолкнуло на привокзальную площадь, тут меня сразу и оглушило. Я вцепился в ногу отца и не знал, куда нырнуть, чтобы спастись от угрожающего гула, криков, звона. Из оцепенения меня вывела галка.

— Отец, смотри, смотри! — закричал я радостно. — Галка, наша, деревенская!

И, найдя на заборе свою галку, я уже начал глазеть по сторонам: город не стал, конечно, сразу моим домом, но в нем я теперь все рассматривал и изучал, как территорию своего будущего местожительства.

И так потом было во всем, с чем бы мне ни пришлось встретиться. Приезжая в другие края, отыскивая различия, я сперва то и дело наталкивался на сходство. А разыскав свое, начинал распознавать и различия.

АН

Вдали от дома все равно как бы приближался к дому: свои дороги на своей земле.

...Въезжаем в юг: на поплывшей назад платформе я увидел толстую женщину с бакенбардами, как у Пушкина.

Много солнца какого-то рассеивающего. Много камней. И — ослик. Не один, не два, а много ишаков. И Каспийское море, отливающее перламутром и мазутом. На голых отрогах рыже-обкатанных гор и в самом море — нефтяные вышки. Вышки стояли до самого Баку, как указательные знаки. И вдоль дороги — красно-бархатистые маки.

...В Баку я сразу увидел свою «галку»: здесь такой приметой родственной мне жизни оказались море, корабли и чайки. Когда я увидел море в первый раз, я невзлюбил этих птиц. Они всегда табуном увязывались за пароходом, чтобы выпросить корку хлеба. А потом я узнал, что чайка — самая свободолюбивая птица. В неволе чайки не выживали.

Внизу — залив, доки с прижатыми пароходами, толпившиеся баркасы, лодки, теорасами наслоенные дома, то плоские, как спичечные коробки, то объемные, с выдвинутыми вперед колоннами — и все в дымке.

И чайки.

И, как свивающаяся раковина, лиловая лоевняя башня Кыс-Ка-ла^ы — Девичья башня.

Один Баку — это когда смотришь сверху на раскинувшийся внизу легко дышащий гооод. И взгляд снизу, с пристани. Снизу только удивляешься тому, как цепко прилепились к скалам дома. Люди, застраиваясь, капаб-кались все вверх и ввеох. Взбежать на такую высоту было нельзя. Снизу город выглядел тяжело дышавшим.