Вокруг света 1967-10, страница 38

хлебом нас снабжал некто Карпиков. Звать как его — не помню. Приехал этот Карпиков из Средней Азии и привез с собой двух верблюдов. Воду и муку на них возил. Сильно мы удивлялись тогда на верблюдов. Ничего, добрая была скотина. Нашу грязь — осенью и весной поселок в болото превращался — месили, и хоть бы что. Лошадь не всегда пройти могла, а верблюды возят себе воду и возят.

И я вновь вспомнил «Донбасс» Горбатова. Весь пафос книги — в яростном отрицании оставшихся в наследство от прошлого диких условий существования горняков. В ней Горбатов показывает, как в тридцатом году шел спор, нужен или нет в шахте транспорт, чтобы подвозить людей к забою. Каким удивительным после обушка созданием техники казался тогда отбойный молоток. Как в ужасе бежал и от шахты и от горняцкого труда герой книги — комсомолец, как он затем нашел в себе мужество для другого, единственно верного решения — менять окружающее! Как в горниле технического перевооружения Донбасса, в жестокой борьбе за новую жизнь начали раскрываться великие возможности человека, его красота, его сила...

Я видел копер шахты «Капитальная» — первой шахты Желтых Вод, тогда еще железорудного месторождения. Пустые глазницы прилегающих к нему зданий смотрят на мир отчужденно. Все оборудование, которое еще можно использовать, вывезено. Старая шахта — первенец Желтых Вод отслужила свой век.

ОБ УГОЛЬНОМ ПЛАСТЕ, МАШИНЕ И БЕЛЫХ ТУФЛЯХ

«Он полз во тьме, ничего не видя, не понимая, извиваясь всем телом, как червяк, и больно стукаясь то коленками о какие-то стойки, то головой о совсем низкую кровлю. А впереди и сзади него, так же стукаясь, пыхтя и сопя, ползли все. И Андрей невольно подумал, что вот так же, как они в пласт, вползает, вероятно, и червяк в древесину дуба, через выточенный им же самим и для себя «ходок», еле заметный человеку. Думает ли при этом червяк, что это он покорил дерево, что он царь природы?»

Так Борис Горбатов описал впечатления своего героя при первом спуске в шахту. То был 1930 год.

— Говорят, некоторые люди шахты боятся. Вам когда-нибудь было страшно под землей? — спросил я там, наверху, Андрея Андреевича Голова-того.

— Знаю, боятся, — последовал ответ. — Со мной впервые пошел в шахту паренек один. Новичками мы были, а значит, первое испытание на клети. Как нас тогда проверяли? Просто очень. «С ветерком» клеть вниз бросят: испугаешься или нет? Так вот мой дружок так перепугался, что больше в шахту не пошел. В другие края тогда подался.

По-настоящему страшно мне было лишь один раз. В 1938 году стряслось у нас несчастье. Технически грамотных людей еще не хватало, и случилась ошибка. Большие пустоты образовались в породе. Произошел обвал. Это было в конце смены. Бурил я в вертикальной выработке. Услышал шум, удивился, потому что взрывов не должно было быть. Потом погасла у меня «карбидка». Спустился я вниз, встречаю товарища, спрашиваю: «Что случилось?» Он ни

чего не ответил и побежал к стволу. Я за ним. А там уже люди собрались. Многих обвал задел, кому руку, кому ногу повредило... Волна настолько сильная прошла, что груженые вагонетки друг на друга налетали, а некоторые даже разбило... Но потом уже никогда таких несчастий не было. Все изменилось. Да что говорить, сейчас в шахте можно в белых праздничных туфлях пройтись, не запачкаешься.

— Не преувеличиваете? — усомнился я.

— Точно! Не везде, конечно, а по рудничному двору наверняка пройдете. Сами увидите.

...Клеть остановилась мягко, едва заметно. В лицо хлынул такой яркий свет, что я зажмурился.

На рудничном дворе было пустынно. Туннель уходил вдаль, две нитки колеи, вытянувшись в прямые линии, терялись в глубине. Своей шириной, своими белыми стенами туннель напоминал метро.

Андрей Андреевич нисколько не преувеличивал: по рудничному двору можно было пройтись в белых туфлях. Тротуары здесь бетонные: дерево на юге дорого, да и выходят из строя деревянные настилы быстро. И потому, хотя бетонные настилы стоят дороже деревянных, в конечном счете эта «роскошь» окупается.

Когда рудничный двор остался позади и у стеклянного шара, на котором было написано лаконичное «Переход», мы пересекли рельсовый путь, стало темнее. Мы приближались к рудному телу. Свет от наших шахтерских лампочек причудливо играл на стенах. Бетонный тротуар кончился — здесь его не успели сделать. Пригодились и резиновые сапоги: кое-где попадались лужицы.

Штрек грохотал. Из скалы, как козырьки, торчали лотки. По ним струилась руда. Но пыли не было. Когда мы подошли ближе, увидели: руд« смачивается струйками воды. Из-за этого она казалась черной, словно уголь. Это была урановая руда.

Мы прошли дальше — туда, где идет добыча. Желтые Воды — передовое предприятие, сюда едут учиться с других рудников. И я был готов увидеть технику, посредством которой ведется добыча, достойную «атомного века». И все же мои ожидания оказались превзойденными.

За поворотом стоял «подземный танк» или, как его называют официально, «подэтажная каретка нэ гусеничном ходу». На моих глазах танк легко развернулся в штольне и подполз к ровной, чуть ли не отполированной стене. Вдруг машина раздвинула «руки», они закрутйлись и впились в скалу. Все окутали клубы водяной пыли. Машина вгрызалась в породу. И такими яростными, целенаправленными и точными были действия машины, что она казалась одушевленной.

«Танком» управлял один человек.

Много других машин я видел в руднике. Я видел, как «сами собой» нагружались и разгружались управляемые дистанционно вагонетки. Как без участия человека, автоматически шла выгрузка руды на поверхности. Как с помощью специального комплекса бурят шпуры, закладывают взрывчатку, чтобы взрыв выполнил роль горняка — вырывал руду из тела земли.

Многое было достойно восхищения, но я был подготовлен к тому, что встречусь с очень высокой степенью механизации. Я был подготовлен к этому очерками и статьями о добыче угля, железа, соли — кто из нас, к примеру, не слышал о горнопроходческих

34