Вокруг света 1967-12, страница 65
годня моя взяла, завтра — твоя. Все по-честному. В целом это зрелище сильно смахивает на охоту на лис или на тигров, только здесь все гораздо честнее. Нет загонщиков, которые вынудили бы вас попасть под одну определенную машину, — каждый пешеход сам выбирает себе автомобиль, пришедшийся ему по вкусу. Пешеход в Рио по своему желанию может быть сбит и водителем-аристократом и шофе-ром-бедняком, тогда как у како-го-нибудь индийского тигра, на которого охотится герцог Эдинбургский, подобной свободы выбора нет. Шум, гвалт, всеобщее возбуждение, царящие jbo время погони за пешеходом, нередко бывают даже больше, чем при охоте на лис в Англии, но не в пример последней пешеход, добравшийся до укромного местечка, уже может считать себя в безопасности: его оставляют в покое и уже не стараются вытащить из норки.. Взаимоотношения между водителем и пешеходом — это не просто охота, это еще и риско ванная игра. Бразильцы — прирожденные игроки, а эта игра мало того что исполнена риска, она еще обходится до смешного дешево. Ни тебе расходов на лотерейные билеты, ни крупных ставок. На карте стоит только твоя жизнь, а ведь это, согласитесь, не так уж много. Правдиво описать все, что творится в часы «пик» в районе Центрального железнодорожного вокзала Рио, невозможно, это нужно видеть. Но даже здесь, даже в эти часы у пешехода сохраняются кое-какие шансы (примерно один из шести) благополучно перейти улицу. Если пешеходу удается в конце концов живым и невредимым достичь противоположного тротуара, он разражается по адресу неудачника водителя счастливым и жизнерадостным саркастическим смехом. Но если его все-таки сбивает машина, то незадачливый пешеход заметно теряет уважение к себе со стороны других пешеходов. Иногда он теряет даже нечто большее... Самое страшное место в Рио — авенида президента Варгаса. Здесь вы стоите на тротуаре, надеясь со временем перейти дорогу. Час пролетает за часом, но вам еще ни разу не блеснул лучик надежды, не возникло ни одного благоприятного момента для перехода. Тут можно наблюдать такую картину: стоящий рядом с вами человек вдруг замечает на противоположном тротуаре приятеля и начинает махать ему рукой. — Как ты туда попал? — кричит он через всю улицу, пытаясь перекрыть шум и гул. Теперь уже настала очередь приятеля удивляться столь наивному вопросу, и он громко вопит: — Что значит «как»? Я родился здесь, на этой стороне авениды! Это сочетание сумасшедшей спешки с безмятежной неторопливостью позволяет бразильцам переносить основные свои надежды на будущее. Славное старое «будущее»! То самое будущее, которое слегка запоздало с появлением в этой части света... Перевел с английского 3. КАНЕВСКИИ ЦИРЮЛЬНИК Во всей Новой Зеландии насчитывают пятьдесят три миллиона овец, а жителей — два миллиона семьсот. Другими словами, почти двадцать овец на каждую душу населения. Абсолютный рекорд мира. Мудрено ли, что и рекордсмен мира по стоижке овец тоже из Новой Зеландии. А точнее, из Петоне. Годфри Боуэн — так зовут рекордсмена — единственный новозеландец, удостоенный советской медали «За трудовую доблесть». Несколько лет назад Боуэн приезжал в Советский Союз, делился своим опытом, ударно поработал, за что и получил награду. Боуэн оказался первым человеком, которого мы увидели на ферме: уже немолодой, довольно плотного сложения. Разговор у нас вышел долгий, и здесь, верно, не приведешь его целиком. — На моей ферме, — вводил нас в курс дела Боуэн, — три тысячи овец. Пожалуй, ее можно считать крупной, хотя работают всего двое — управляющий и рабочий. Не считая меня. Я тоже работаю. Я — стригаль. Конечно, заговорили о его мировом рекорде стрижки: 559 овец за девятичасовой рабочий день. Правда, тут же выяснилось, что совсем недавно рекорд был побит родным братом Годфри — Айвором Боуэном. 572 овцы за день. Что и говорить, серьезная работа! Годфри, не скрывая удовольствия, продемонстрировал нам свое искусство. Сначала Годфри приготовился: надел рабочие брюки и черную майку — классическое обмундирование новозеландских стригалей. Резким движением левой руки Боуэн бросил к ногам овцу. И тут же правой погрузил электрическую ма-шинКу в шерсть. Рука шла спокойно и споро, не делая лишних движений. Овца и не дергалась — похоже, ей было даже приятно. Не успели мы прикинуть, как лучше сфотографиро- ИЗ ПЕТОНЕ вать такой несколько непривычный для съемки объект, как овца была уже острижена. Смотрим на секундомер: 68 секунд. На вторую ушло 63 секунды. Дальше началось невероятное: Боуэн завязал себе глаза и стал стричь вслепую. Полторы минуты! Я сказал: «стричь». Это не совсем точно. Лучше сказать «снимать шерстяную шубу». Потому что шерсть он снимает не по частям, а всю сразу, одним «тулупом» весом в десять килограммов! После «сеанса» Боуэн пригласил нас проехаться по ферме. И снова замелькал за окном привычный пейзаж. Пастбища, пастбища... Изгороди из кольев и проволоки. Мы видели все это и раньше — без этого просто и не представишь Новую Зеландию. Но заинтересовали нас в тот раз большущие собаки, охранявшие стада. — Это келпи — помесь породистой английской овчарки и дикой австралийской собаки динго, — заметил Боуэн. — Их обучают пастушескому ремеслу, причем каждая специализируется на строго определенном виде работы. Одни гонят овец на пастбища, другие — с пастбищ на ферму. Лучшие келпи стоят сто фунтов (примерно двести пятьдесят рублей), а средние — тридцать-пятьдесят фунтов. У меня на ферме шесть собак. Это вовсе не много, если учесть, что работают они через день. За день так набегаются, что надо давать им выходной... Так они трудятся семь-восемь лет. Потом — «на пенсию». Мы обратили внимание на то, что келпи, как все умные псы, добры. Не слышно злого и- грозного лая. — У них на это нет времени, — объяснил Годфри, — они работяги... ...Так состоялось наше знакомство с новозеландским овечьим цирюльником. В. ТОМОШУНЛС 63 |
